В коротком списке соискателей премии «Национальный бестселлер» нынче шесть позиций (число уставное). В длинном списке претендентов на «Большую книгу» -- сорок пять (число неуставное, но точно совпавшее с прошлогодним). Неожиданностей нет ни на ристалище «экстремалов», ни в состязании за о-о-очень большие деньги. Да и откуда им взяться?

«Человек с яйцом» Льва Данилкина, метивший год назад в «большие книги» (добрался до финала, в тройку победителей не попал), теперь штурмует вершины «Нацбеста». Биограф догоняет своего героя Александра Проханова, отмеченного этой премией за политический (патологический) триллер «Господин Гексоген». Седьмой лауреат (и соответственно член восьмого Малого жюри) «Нацбеста» Илья Бояшев привечен экспертами «Большой книги» уже не за премированную авантюрную притчу «Путь Мури», но за примерно на том же уровне писанный военно-приключенческий роман «Танкист, или «Белый тигр». Двух фаворитов «Нацбеста» -- Захара Прилепина с неудачно выдаваемым за роман сборником разноуровневых, но в общем читабельных рассказов «Грех», и Андрея Тургенева (не того, что в 1802 году написал шестистопным ямбом бессмертную «Элегию», а того, который Вячеслав Курицын, невесть зачем нацепивший барскую маску) с как бы военным (или как бы историческим) как бы романом «Спать и верить» -- добрые «большекнижники» тоже приласкали. А вот роман Анны Козловой «Люди с чистой совестью», «Мезенцефаллон» Юрия Бригадира (NB: в кавычках -- название, без кавычек -- автор) и китайско-деконструктивистский опус Александра Секацкого «Два ларца: бирюзовый и нефритовый» почему-то обошли (может, заначили на будущий сезон).

«Нацбест-2008» едва ли не идеально соответствует своей экстремально-китчевой поэтике (и идеологии). Сдается, что Прилепин угодил в шорт-лист не столько за рассказы, сколько за тщательно выстроенную репутацию крутого нацбола (к прозе его имеющей косвенное отношение). О том, кого же в Питере увенчают 8 июня, думать неинтересно; в любом случае -- национального бестсселермахера.

Короткий список «Большой книги» огласят 28 мая. Почти на сто процентов уверен, что в него войдет жезээловская книга Людмилы Сараскиной «Александр Солженицын. Биография продолжается» (о ней см. «Время новостей» от 8 апреля), надеюсь, что она станет и лауреатом. Не потому, что в двух предшествующих конкурсах победы стяжали авторы «ЖЗЛ» Дмитрий Быков («Борис Пастернак») и Алексей Варламов («Алексей Толстой»), а потому, что считаю работу Сараскиной той самой «большой книгой», что действительно нужна думающей (и читающей) России.

Отрадно, что в список попали и другие достойные сочинения non fiction: изящный и умный «историко-лирический» очерк Александра Архангельского «1962», фактурно насыщенные, душевно точные, «музыкально» выверенные литературные воспоминания Руслана Киреева «Пятьдесят лет в раю» (их большие фрагменты несколько лет печатало «Знамя»), коллекция мемуарных новелл Валерия Попова «Горящий рукав», выстроенное на материалах из архива КГБ исследование Виталия Шенталинского «Преступление без наказания», «иронический учебник» Леонида Тишкова «Как стать гениальным художником, не имея ни капли таланта». Не против был бы увидеть все эти книги и в шорт-листе.

На третьем году работы эксперты «Большой книги» вспомнили, что по замыслу премия эта не должна замыкаться на романах (у коих есть свой Букер). Отсюда параллельный прирост как «невымышленных» историй, так и сборников рассказов. Понятно, что казаковского и букеровского лауреата Александра Иличевского ни один премиальный сюжет обойти не может (не смеет?), а его «Пение известняка» вышло аккурат в марте, дабы не пропустить и этого шанса. Что ж, рассказы у Иличевского получаются лучше, чем романы, -- меньше в них не только страниц, но и многозначительных философических наворотов и плывущих красивостей. Впрочем, кажется, за них-то и ценит автора «Матисса» продвинутая литературная общественность, худо-бедно представленная и в жюри «Большой книги». Но до шорт-листа любимца богов, наверно, доведут. Может оказаться там и Олег Зоберн с «Тихим Иерихоном» (вообще-то не слишком он от Иличевского отличается; пишет тоже столь изысканно и мудрено, что вопрос о смысле написанного даже в мыслях задать совестно, -- засиделся Зоберн в «молодых-перспективных», давно пора выходить в корифеи!), и букеровский лауреат Денис Гуцко с «Покемоновым днем» (кроме натужной и вычурной «жестокой» повести, давшей сборнику имя, в него вошли неплохие рассказы), и обаятельный (хотя несколько монотонный) Александр Хургин с «Целующейся куклой». На финишной прямой вижу любого из этих рассказчиков (да хоть бы и всю четверку), а на пьедестале почета -- никого. Даже Хургина, симпатизирую которому много лет.

Вижу там Владимира Маканина, чей цикл рассказов об охочем до прекрасного пола и лунного света старике Петре Петровиче Алабине обернулся романом «Испуг». Мне не близком. Публично нападал я, кажется, едва ли не на все селенно-сенильно-сексуальные истории (они несколько лет печатались вразбивку «Новым миром», иные в «Испуг» не встроились), да и по выходе романа не поклонился всему, что сжигал. Но и оспаривая иное сочинение, можно чувствовать: это не игровая прихоть или конъюнктурный жест, но сознательное и сильное решение большого писателя. Нравится, не нравится, а событие, какими не избалован наш литературный мир. Маканинский «Испуг» -- случай именно такого рода. Формально (по времени издания) роман этот должен был бороться за премию в минувшем сезоне, но тогда Маканин согласился возглавить жюри, а потому «Испуг» на «Большую книгу» не выдвигался. Не знаю, как у кого, а у меня такой поворот сюжета вызвал изрядную досаду. Поэтому когда издательство «Гелеос», выпустившее «Испуг» в свет, обратилось ко мне с просьбой подписать ходатайство о включении романа в число новых конкурсантов, я это сделал бестрепетно и охотно. И, как видно, в одиночестве не остался.

Из других знакомых романов, что вошли в список (о незнакомых судить так и не научился), могу поставить рядом с «Испугом» только один -- «Бухту Радости» Андрея Дмитриева. Это, с моей точки зрения, лучшее прозаическое сочинение последних лет (и в отличие от маканинского романа мне сердечно близкое). Но победу на «Большой книге» Дмитриев одержит едва ли -- если на Букере квалифицированное (так, вроде бы, считается) жюри предпочло «Бухте Радости» фантикового «Матисса», если профессиональные критики не в силах адекватно роман Дмитриева прочесть (что поделаешь, «Бухта Радости» при всей прозрачности письма сочинение многослойное, строящееся по поэтическим законам, закрытое для «лобовых» трактовок), то едва ли он наберет весомое число голосов в стоглавой Литературной академии. Чудеса, конечно, случаются, но рассчитывать на них не в моих правилах.

Дальше -- темна вода во облацех. Наверно, приличные шансы у всеобщего (включая серьезных людей из высоких сфер) любимца Евгения Гришковца, чей роман «Асфальт» я прочесть еще не успел. Прочту, куда денусь. Хотя после знакомства с «Рубашкой» и рассказами (вещи для театра -- особь статья) как-то не тянет. Рад буду, если ошибаюсь, но что-то слабо верится. Может стяжать успех роман Бориса Минаева «Психолог, или Ошибка доктора Левина», о котором надеюсь вскоре поговорить подробно. Допускаю, что кому-то глянется улыбчиво-шармерская история Марины Москвиной о бедных, но неунывающих артистичных интеллигентах («Роман с луной»), кому-то -- очередная надрывная историософская «еретическая» фантазия Владимира Шарова («Будьте как дети», а что, не хуже всех предшествующих; хотя раньше я от шаровских романов на стенку лез, а теперь мирно засыпаю, но не автор тому виной -- это я изменился), кому третья часть чонкинской эпопеи Владимира Войновича («Перемещенное лицо»)... Все может быть, все может статься. Большие деньги (а ими «Большая книга» и славится) принялись вкладывать в словесность как раз в тот момент, когда она стала маленькой.