Предсказывать трудно, пошутил кто-то из мудрецов, особенно будущее. Тем более, добавлю, при трех неизвестных. Мы ведь так до сих пор не знаем и до поздней осени не узнаем, кто из трех претендентов выиграет в Америке развертывающуюся перед нашими глазами грандиозную баталию за Белый Дом. А между тем каждый из трех обещает свою программу будущего. Я не говорю уже, что в случае каких-то непредвиденных катаклизмов в мировой политике победитель может и изменить своим обещаниям.

Зачем далеко ходить? Достаточно вспомнить предвыборные обещания того же Буша. Вот что сулил он стране в 2000 году: «Американская внешняя политика должна отражать... скромность действительной силы, смирение реального величия». Своего предшественника Билла Клинтона он обвинял в «подрыве американских союзов, в отчуждении друзей и в поощрении неприятелей». Кто мог тогда предвидеть, что именно «отчуждение союзников и поощрение неприятелей» как раз и станет основным занятием Буша после катастрофы 2001 года?

Тектонический сдвиг

Я перечислил четыре сильных аргумента против того, чтобы писать эту статью. Есть, однако, и аргумент «за». И он, пожалуй, перевешивает все четыре «против». Я имею в виду гигантский, можно сказать, тектонический сдвиг в самом мироощущении американских избирателей. Сдвиг, который не посмеет игнорировать любой из тех, кто наследует Бушу. Вот самые общие очертания этого сдвига.

Во-первых, катастрофически оборвалась эра господства республиканских (и неоконсервативных) милитаристских ценностей, эра, которую Карл Роув, архитектор всех бушистских побед, еще в 2004 году проектировал на поколение вперед. И судя по опросам общественного мнения, не возродится она долго. Возможно, никогда.

Во-вторых, рухнула внешнеполитическая «доктрина Буша», первая после окончания «холодной войны» глобальная стратегия Америки, увы, подменившая идею лидерства в мировой политике идеей гегемонии. И 44-й президент, кто бы он ни был, обязан будет озаботиться разработкой новой глобальной стратегии. И остальному миру отнюдь не безразлично, какой она, эта стратегия, окажется.

Что такое республиканские ценности?

Один старый циник-лоббист так описал их, пусть несколько вульгарно, корреспонденту New York Times Magazine: «Со времен Рейгана и даже раньше, с 1960-х, наша избирательная стратегия покоилась как бы на стуле с тремя ножками -- антикоммунизм, разоблачение демократической политики tax and spend (т.е. безрассудной растраты национального дохода), борьба против абортов. Теперь изменилось все. Падение Берлинской стены выбило из-под нашего стула первую ножку. Мы попытались заменить ее глобальной войной с исламским джихадом, представив ее четвертой мировой войной, не сработало. Вторая ножка сама после безумных трат Буша отвалилась. Что до третьей, то нынешняя молодежь относится ко всей этой социально-консервативной проблематике, доводившей ее в наше время до белого каления, безразлично. Оказалось вдруг, что Америка вовсе не та воинственная и консервативная страна, какой мы всегда ее себе представляли».

В более строгих терминах на протяжении последних поколений Америка привыкла относиться к республиканцам как к строгому «отцу», которому только и можно доверить -- в условиях перманентной войны -- святая святых: национальную безопасность и бюджет страны. Демократическая партия воспринималась скорее как добросердечная «мама», готовая растратить весь национальный бюджет, поддерживая неимущих. (Как видим, советское представление, что две эти партии на самом деле близнецы-братья, поочередно сменяющие друг друга исключительно для обмана трудящихся масс, довольно далеко от действительности.)

Так или иначе, президентство Буша, пришедшее вслед за клинтоновским, которое -- вопреки стереотипу -- как раз и добилось бездефицитного бюджета и избежало каких бы то ни было военных авантюр, неожиданно разрушило оба традиционных стереотипа. И вот результат. Четыре года назад поддержка обеих партий в общественном мнении была равна (по 43%). Сегодня демократы ведут (50% против 36). Две трети избирателей предпочитают доверить бюджет демократам. Половина считает республиканцев моральными банкротами. Уверенность в завтрашнем дне в 2007 году была в Америке ниже, чем за все 44 года с тех пор, как ее начали измерять. Несмотря даже на то, что уровень безработицы в стране (5,1%) намного ниже европейского. Больше того, уверенность эта была выше даже в 1992 году, когда уровень безработицы достигал 7,5%. Удивительно ли после этого, что 81% американцев считает, что страна идет в неправильном направлении, и подавляющее большинство молодежи идентифицирует себя с демократами?

Соответственно рухнула и республиканская монополия в решающей области национальной безопасности. Рейтинг Буша как верховного главнокомандующего сегодня неправдоподобно низок (28%), ниже рейтинга Ричарда Никсона в разгар уотергейтского скандала. Читатель больше не встретит в книжных магазинах заголовков, напоминающих прохановскую «Пятую империю». Они сменились заголовками, озабоченными кризисным состоянием американских вооруженных сил. Вот один яркий, пусть и косвенный, индикатор демилитаризации общественного сознания: почти половина, 46% выпускников военных академий, уходит из армии после пяти лет службы. Страна на глазах теряет вкус к военным эскападам. Страна хочет мира. Вот это и имею я в виду, когда говорю о крушении республиканских ценностей.

И не нужно никаких специальных исследований, чтобы догадаться о первопричине этого тектонического сдвига в мироощущении американцев. Просто обрушилась.

Доктрина Буша

Как это ни странно, но точнее всего описывает ее хорошо известный в России термин «суверенная демократия». Я имею в виду странное мироощущение, освобождающее сверхдержаву (или бывшую сверхдержаву, не излечившуюся от фантомного комплекса) от каких бы то ни было ограничений, позволяя ей считать, что псевдосакральное понятие «суверенитет» дает ей право пренебречь общепринятыми правилами поведения, будь то в международных отношениях или во внутренней политике. Понятно, что любую попытку напомнить ей, что правила и ограничения существуют, воспринимать она будет как покушение на свой суверенитет (у Владимира Сергеевича Соловьева было в свое время другое, более точное название для такого мироощущения: «национальный эгоизм, ничем не отличающийся от эгоизма индивида»).

Другое дело, что реально практиковать доктрину «суверенной демократии» в масштабах мировой политики может лишь действительная сверхдержава. Америка 2001 года, когда у руля ее оказался Буш, как раз и была такой сверхдержавой. Во всяком случае, ее вооруженные силы превосходили армии 20 ближайших к ней по военной силе государств, вместе взятых. Это обстоятельство, казалось, давало Бушу возможность игнорировать все, что связывало ему руки в «глобальной войне с исламским джихадом», -- как международные организации, так и увещевания союзников и предупреждения неприятелей.

Не очень сложно, исходя из этого, представить себе структуру доктрины Буша. Вот пять основных положений, на которых она основывалась:

1. Нападение 11 сентября, подобно атаке Японии на Перл-Харбор в 1941 году, было объявлением войны Америке. В отличие от Перл-Харбора, однако, враг в этой войне рассеян в бесчисленных медресе на пространстве всего Большого Ближнего Востока, днем и ночью муштрующих для нее солдат. На первый взгляд, это исключало сокрушительный ответный удар. Выход заключался в том, чтобы ударить по государствам, спонсирующим джихад, -- Афганистану, Ираку и Ирану.

2. Нельзя ожидать, покуда враг подготовит следующую атаку, ответные удары должны быть превентивными. Первая мишень для такого удара -- талибский режим в Афганистане, давший убежище «Аль-Каиде», которая взяла на себя ответственность за 11 сентября, -- была выбрана логично. На протяжении двух месяцев талибы были разгромлены, и мир приветствовал эту победу. Однако уже следующая мишень оказалась спорной. И проблема тут была вовсе не военная: разгромить режим Саддама Хусейна было для американской армии делом трех недель. Проблема оказалась в другом. Во-первых, не было доказано, что Ирак спонсировал «Аль-Каиду» (и тем более располагал оружием массового поражения). А во-вторых, мир встал на дыбы. Не потому, что сочувствовал тирании Саддама, она была не менее кровавой, чем талибская, но потому, что мишень была определена произвольно и по этой причине оказалась в глазах мира нелегитимной. Вот тут и вступила в игру логика «суверенной демократии»: легитимность вторжения в Ирак определяем мы, и если мир этого не понимает, тем хуже для него. Мы не позволим связать себе руки. «Ось зла», как мы ее понимаем, должна быть сокрушена, таков императив глобальной войны.

3. После того как вооруженные гнезда «Аль-Каиды» будут разгромлены, закрепить победу над джихадом предназначен экспорт демократии. Афганистан и Ирак должны послужить живым примером того, как в освобожденных от тирании странах демократия побеждает «Аль-Каиду». Готовой моделью такой победы служат страны Восточной Европы: едва освободившись от московской тирании, они с готовностью откликнулись на зов свободы. Европейский союз и НАТО оказались своего рода гигантской машиной, перемалывающей тиранические режимы в либеральные. Так почему же не сможет то же самое произойти и на Ближнем Востоке?

4. Война есть война, в особенности со столь опасным и коварным врагом, как «Аль-Каида». На такую войну международные правила Женевской конвенции, требующие гуманного обращения с военнопленными, не распространяются. И если для спасения тысяч жизней понадобится добыть у пленных информацию хотя бы и посредством пытки, то так тому и быть.

5. А если, наконец, понадобится для этого прослушивать телефоны подозреваемых без ордера судьи внутри страны, то разве предотвращение новых терактов не стоит некоторого нарушения прав человека?

Крах

Таковы были основные положения приказавшей ныне долго жить доктрины Буша. Нельзя отказать ей в известной логике, хоть и была это логика смертельно перепуганных людей, попытавшихся внушить этот страх стране, поставив его вдобавок на службу своим партийным интересам. Именно следуя этой логике, и планировал Карл Роув увековечить преобладание в Америке республиканских ценностей. Тем не менее невежественна была доктрина Буша до крайности.

И дело тут не в одном лишь сверхдержавном высокомерии, которое позволяло ему отмести решающую проблему легитимности его действий в глазах мирового сообщества. И даже не в том, что, провозглашая крестовый поход за демократию в мире, считала она возможным укоротить ее дома. Невежественна была его доктрина и в самом буквальном смысле. Что на самом деле доказывало триумфальное шествие демократии в Восточной Европе? То, что там не было исламского джихада. Так при чем здесь племенной мусульманский мир, где действительный выбор не между тиранией и демократией, как в Европе, но между диктатурой и джихадистами?

И силой, тем более внешней силой, изменить результаты вековой культурно-политической отсталости невозможно. Иначе говоря, в религиозной реформации нуждается мусульманский мир, а не в военной интервенции. Даже в исключительных случаях секуляризация его требует, как показал опыт Ататюрка, не демократии, а военной диктатуры. Или, по крайней мере, десятилетий гигантской просветительной кампании. И уж, во всяком случае, ни при чем был здесь режим Саддама, насильственно сдерживавший гражданскую войну в Ираке между шиитами и суннитами. Его устранение лишь позволило ей разгореться смертельным пламенем.

Я не говорю уже, что доктрина Буша лишила мировую политику лидера -- и она пошла в разнос. Попытка подменить лидерство гегемонией привела не только к «отчуждению союзников и поощрению неприятелей», но, по сути, к международной анархии. Результат был соответствующий: авторитет Америки в мире обвалился. Ежегодный опрос Pew Research Center показал, что в 26 из 33 стран, где его проводили, баланс оказался резко отрицательным, особенно на Большом Ближнем Востоке. Только 15% опрошенных в Пакистане благосклонно относится к Америке Буша, а в Турции и вовсе 9%. Большинство мусульман предпочло бы видеть в качестве лидирующей державы мира Францию. Совершенно очевидно, забыл Джордж Буш заповедь отцов-основателей Соединенных Штатов, предписывающую «почтительное уважение к мнениям человечества».

Еще важнее, что забыл он, с каким народом имеет дело. Забыл, что национальным позором сочтут соотечественники судьбу военнопленных в тюрьме «Абу Грейб» и в лагере Гуантанамо. И откажут в доверии любому лидеру, разрешившему пытать их, не говоря уже подслушивать телефонные разговоры без ордера судьи дома. Удивительно ли, что так дружно и яростно отреклись американцы от его «суверенной демократии»?

Такова в общих чертах история крушения обоих столпов нынешнего режима -- республиканских ценностей и доктрины Буша.

Первые сто дней

Читатель уже, конечно, догадался, зачем понадобилось нам так тщательно суммировать главные пороки существующего режима прежде, чем попытаться очертить масштабы предстоящих Америке после Буша забот. Да, каждый из этих пороков порознь знаком нам вполне достаточно, но лишь их совокупность позволяет увидеть, что менять придется практически все. Начиная от затянувшейся иракской трагедии до непристойного сокращения налогов для самых богатых, с которого началось правление Буша. От запрещения пыток до бесконтрольности ипотечных банков, втянувшей страну в очередную рецессию.

Причем отказываться от всего этого бушистского наследства придется немедленно -- в первые же сто дней после инаугурации 44-го президента. Отказываться, покуда падение престижа страны не оказалось необратимым. Покуда мир еще верит, что беда не в Америке, а в Буше.

Только имея в виду всю совокупность совершенных ошибок, можем мы представить себе масштабы усилий, необходимых для того, чтобы расчистить авгиевы конюшни, оставленные стране после восьми лет правления «худшего -- по единодушному мнению прессы --- из 43 президентов США». И, конечно же, недостаточно будет для этого нескольких даже самых драматических жестов -- как ликвидация лагеря Гуантанамо, как запрещение пыток военнопленных, как отмена сокращения налогов для богатых или введение эффективного контроля над ипотечными банками.

Проблемы

Change (изменение) -- мотто президентской кампании Барака Обамы. Но поскольку речь идет об изменении тотальном, такие вещи легче сказать, чем сделать. В принципе вопрос сводится к тому, чтобы вернуть миру, расшатанному эскападами Буша, лидера, сделать его предказуемым. А для этого понадобится нечто куда более серьезное, чем эффектные жесты. И в первую очередь принципиальный отказ США от гегемонии в мировой политике. Публичное признание, что лидер, если он хочет оставаться лидером, не смеет считать себя свободным от общепринятых правил и ограничений. Что он должен уметь соглашаться с союзниками и идти на прямые переговоры с неприятелями. Короче, мир должен увидеть другую Америку, отказавшуюся от «суверенной демократии» Буша, как от дурного сна. Именно это подчеркивают в своих предвыборных кампаниях демократические претенденты.

Конечно, в первую очередь означает это сегодня проблему Ирака, перегородившую, подобно гигантскому валуну, дорогу любой радикальной реформе американской политики. Имеет ли она решение? Если даже генерал Петреус, командующий в Ираке, не видит там «света в конце туннеля», то Маккейн подчеркивает, что в случае вывода американских войск Ближний Восток ожидает апокалипсис. С другой стороны, однако, апокалипсиса, способного взорвать весь регион, не хотят -- и боятся -- и соседи Ирака, включая Саудовскую Аравию, Иорданию, Египет или Алжир. Даже Иран и Сирия боятся такого апокалиптического финала.

Поэтому первое, полагают демократы, что должна будет сделать Америка после Буша, это отказаться от идеи американской «победы» в Ираке и созвать представительную конференцию стран региона, в том числе и тех, с которыми отказалась разговаривать нынешняя администрация. Если правительство Ирака действительно не может положиться после ухода американцев на собственную, теперь уже полумиллионную армию и ему нужна военная помощь, то почему бы не оказать эту помощь соседям? Тем более что такая перемена действующих лиц имела бы дополнительный -- и, быть может, решающий для борьбы с исламским джихадом -- эффект. Поскольку соседи -- мусульмане, их трудно представить «крестоносцами» или сионистами. Но ведь именно в этом, в джихаде против «крестоносцев» и сионистов, и состоит идеология «Аль-Каиды». Так, может быть, обезоружить ее проще не «глобальной войной», а дипломатическим усилием?

Никто не может знать, насколько реален такой сценарий. Проблема в другом: Буш и Маккейн и не хотят этого знать. Единственное решение конфликта для них -- это «победа», американская, конечно, победа. Любое другое решение рассматривают они -- в соответствии с милитаристским республиканским видением мира -- как «поражение». Несмотря даже не то, что продолжается эта безнадежная война шестой год, что каждый месяц ее обходится в 30--40 молодых американских жизней (и вчетверо больше искалеченных), не говоря уже о 12 млрд долл. -- в момент экономической рецессии. Вот эту железную республиканскую связку вывода войск из Ирака с «национальным поражением» и предстоит разрушить Америке после Буша, если она хочет избавиться от бушизма.

Следующим шагом 44-го президента должен стать, по логике вещей, Иран, не менее твердый орешек для американской дипломатии. Но и тут ведь есть оригинальные решения. Вот одно из них. Лучшее до сих пор решение проблемы было предложено Россией -- обогащение персидского урана, из-за которого, собственно, весь сыр-бор и разгорелся, -- на ее территории. В этом случае мир был бы уверен, что Иран озабочен созданием именно атомной энергетики, а не ядерной бомбы.

Иран относится к российскому предложению издевательски, то делая вид, что готов его принять, то отвергая без объяснения причин. Но ведь Америка может добиться того, чего не может Россия. Например, ответить на иранские игры превращением российского предложения в центр всемирного давления на Иран. Она может мобилизовать на его поддержку не только европейцев, но и ООН (едва ли Китай, оставшись в одиночестве, наложит на него вето).

При посредстве ООН Америка может сопроводить российское предложение щедрым экономическим поощрением в случае, если Иран его примет, и драконовскими санкциями, если отвергнет. Не говоря уже о том, что и от себя может она сопроводить его официальным обещанием отказаться от бушистского требования изменения режима в Иране. В конце концов, смысл всех этих усилий не в свержении власти мулл, но в том, чтобы заставить Иран отречься от ядерного оружия. И тем более был бы такой план эффективным, что вбивал бы клин между режимом Ахмадинежада и умеренной частью иранской элиты, подорвав тем самым шансы на переизбрание самого яростного из иранских ястребов.

У Маккейна, конечно, другое мнение на этот счет. Ему случалось даже публично распевать на мотив популярной песенки: «бомбить, бомбить, бомбить Иран!» Другими словами, апокалипсис на Ближнем Востоке его, оказывается, на самом деле не пугает. И российское предложение, способное действительно разрядить там напряженность, не примет он ни при каких обстоятельствах. Демократический президент, с другой стороны, мог бы превратить это предложение не только в мощное орудие разрядки на Ближнем Востоке, но и в основу реального российско-американского сотрудничества.

Тем более что остальные конфликты между ними тоже ведь не более чем наследство «суверенной демократии» обеих сторон. Размещение элементов ПРО в Восточной Европе, например, до крайности обострившее сезонную паранойю российских национал-патриотов, всего лишь последняя геополитическая фантасмагория Буша. И никто не пострадает, если оно будет тихо свернуто.

Еще проще решается конфликт по поводу Украины, поскольку основан скорее на недоразумении. Дело в том, что устав Североатлантического альянса категорически запрещает вступление в него стран, большинство населения которых не жаждет, мягко выражаясь, этого вступления (или, говоря на дипломатическом жаргоне, при отсутствии в них консенсуса). Между тем у Европейского союза, куда, собственно, и хочет Украина, ничего подобного в уставе нет. И права вето в отличие от НАТО не существует в нем тоже. Причем союз этот политэкономический, если можно так выразиться, а не военный. Так почему, спрашивается, Украине (и Грузии) не сменить маршрут в Европу?

Тем более что такая перемена маршрута тотчас и погасила бы пылающие национал-патриотические страсти с обеих сторон, прекратив провокационные толки о военной базе НАТО в Севастополе или о перенацеливании российских ракет. В принципе основная функция Америки после Буша в российско-американских отношениях состояла бы, как можно предположить, главным образом в том, чтобы напрочь лишить национал-патриотическую истерию ее излюбленного сюжета -- обличения бушистских художеств. Это серьезно облегчило бы принципиальную миссию европейцев -- вытаскивать Россию из политической стагнации, то бишь ее собственной «суверенной демократии».

Предсказуемый мир

Нет надобности, наверное, в дальнейшем перечислении проблем и конфликтов, которые могла бы разрешить в современном мире Америка после Буша. Достаточно, я думаю, ясно, что неустойчивый сегодня мир стал бы в результате несопоставимо надежнее.

Другое дело, что претенденты на Белый Дом -- живые люди и произойти с ними за оставшиеся до ноября месяцы может все, что угодно. Они могут заболеть -- мотаться полтора года в дороге и спать по четыре часа в сутки не каждому под силу. Они могут совершить непростительные ошибки и попасть в непредвиденные скандалы. Может, наконец, повториться роковая история 1968 года, когда Америка тоже была в состоянии войны и протестовавшие против нее демократы оказались настолько расколоты, что так до конца и не смогли объединиться вокруг своего кандидата Хьюберта Хэмфри. В результате, как известно, в Белый Дом пришел, вопреки всем ожиданиям, республиканец Ричард Никсон. Короче, случиться до ноября может и впрямь все.

Но если тектонический сдвиг в мироощущении страны -- лидера современного мира, сдвиг, с которого начал я эту статью, действительно произошел, то у Америки после Буша есть серьезный шанс сделать наш мир предсказуемым. Это, согласитесь, очень важно -- жить в предсказуемом мире.