Перед первой демонстрацией своего фильма «Андалузский пес» Луис Бунюэль набрал в карманы побольше камней. Он боялся, что ему придется отбиваться от разъяренной публики. Тогда авангардист еще побаивался обывателя, теперь, встретив авангардиста, обыватель сам жмется по углам. Лишний раз убедиться в этом можно было, посетив театр «Эрмитаж», где давала гастрольный спектакль итальянская труппа «Фанни и Александр». Какое отношение к означенной труппе имеет Ингмар Бергман, выяснить не удалось, зато из пресс-релиза мы узнали, что «Фанни и Александр» -- наиболее яркий представитель так называемой третьей волны итальянского экспериментального театра». Ощущение возникло такое, словно предыдущие две волны смыли с лица земли все достижения культуры и участники коллектива резвятся посреди жалких остатков, тщетно пытаясь понять их былое назначение.

На сей раз внимание новоявленных варваров привлекла английская трагедия «Ромео и Джульетта». Отдельные фрагменты шекспировского текста (очевидно, найденные на развалинах одной из библиотек) перемежаются невразумительными фразами, атрибутировать которые я лично не берусь, и высвечиваются в виде субтитров на небольшом белом экране. Одновременно пять погруженных в полумрак артистов надрывно кричат в микрофоны и бьются в конвульсиях. Действие разворачивается за прозрачным занавесом, отчего сцена напоминает аквариум, в котором поселились истеричные барракуды, принявшие на время человеческий облик. Приложив недюжинные интеллектуальные усилия, в обитателях аквариума можно заподозрить то Меркуцио, то отца Лоренцо, то чету Капулетти, а то и самих заглавных героев. Но поскольку унылая практика играть текст по ролям и соблюдать последовательность событий экспериментаторами была без сожаления отвергнута, догадки так и остаются догадками. Для вящей радикальности со сцены в зрительный зал все время светят прожектора, и порой начинает казаться, что это не Монтекки враждуют с Капулетти, а немецко-фашистские захватчики ищут партизан в белорусской деревне.

Подобных представлений в мире не так уж мало. Помню, как во время международного фестиваля в городе Львове мы с одним известным русским режиссером шли по театральному коридору и услышали из-за двери жуткие вопли. Желание броситься на помощь быстро сменилось догадкой: идет репетиция. Режиссер приоткрыл дверь репзала и просунул голову в образовавшуюся щель. «Это что-то в жанре катастрофы», -- деловито сообщил он через минуту. Один из участников репетиции, болгарин по происхождению, позже пояснил мне, что манера, в которой работают он и его коллеги, называется «екстатической», и поинтересовался, есть ли подобный театр в России. В России, кажется, ничего похожего тогда еще не было, о чем я не без облегчения сообщила своему собеседнику. Но болгарская труппа -- маргинальное явление. Итальянцы -- другое дело.

Спектакль театра «Фанни и Александр» поражает не убогостью (мало ли на свете бездарей), а реакцией на него со стороны театральной общественности. В пресс-релизе перечислены многочисленные награды, которых удостоился коллектив, и приводятся цитаты из статьи могущественного итальянского критика Франко Квадри, не считающего нужным скрывать свой восторг. С особой гордостью сообщается, что создатели театра «Фанни и Александр» -- наследники по прямой самого Ромео Кастелуччи, молодого патриарха итальянского экспериментального театра, ставшего не так давно лауреатом престижнейшей европейской премии «За создание новой театральной реальности». Страшноватый спектакль Кастелуччи «Генезис» приезжал к нам во время Театральной олимпиады и дал возможность убедиться, сколь неприглядна эта самая «новая реальность». Однако и смысл, и отчетливые признаки режиссуры в сценическом произведении лауреата все же были. Последователи Кастелуччи от смысла отказались, а о режиссуре не вспомнили, что, по всей видимости, и позволило незамедлительно причислить их к «ярким представителям третьей волны».

Нынче все поставлено с ног на голову. Экспериментаторство становится мейнстримом уже в момент постановки эксперимента. Человек еще не успел выучить алфавит, а его уже норовят записать в классики (это-де не безграмотность, а сознательный отказ от устаревшего способа передачи информации). Смысл всякого авангардного высказывания (и талантливого, и бездарного) подобная ситуация напрочь убивает. Для того чтобы высказывание авангардиста прозвучало, необходима агрессивная среда -- консерваторы, обыватели, публика, бросающаяся тухлыми яйцами. Но сопротивление консерваторов сломлено, публика как шелковая. Ей хоть прожекторами глаза слепи, хоть кол на голове теши, она вежливо поаплодирует и разойдется. Выучила, что художник всегда прав, выдала ему индульгенцию и стала равнодушна к его грехам. Впрочем, публику (в отличие от критиков) можно понять. Грехи-то все больше жалкие. Тут хочется не тухлыми яйцами кидаться, а собрать у всех участников представления (а заодно и у Франко Квадри) дневники и поставить им туда жирные двойки.