Анджей Вайда мечтал о совместной российско-польской постановке фильма о Катыни, справедливо полагая, что эта трагедия -- наша общая история, все мы вместе пострадали от сталинизма. Тем не менее в России картину уже успели назвать «антирусской». Точно с таким же успехом ее можно было бы назвать и антинемецкой, однако немцы не побоялись включить «Катынь» в одну из программ Берлинале. Через месяц после Берлинского фестиваля Анджей ВАЙДА появился и в России -- видимо, чтобы все-таки решить судьбу «Катыни» на наших просторах. Диляра ТАСБУЛАТОВА задала режиссеру несколько вопросов.

-- Пан Анджей, не хотелось бы вас расстраивать, но я слышала мнение, что, дескать, вы клевещете на Россию и что история с Катынью до сих пор не исследована до конца. То есть неизвестно -- так, по крайней мере, полагают некоторые, -- кто все же отдал приказ о расстреле ни в чем не повинных людей.

-- Как кто? Сталин, разумеется. Приказ с его подписью давно опубликован, и в Польше к этим документам есть свободный доступ. Так что, извините, никакой клеветы, ни одного факта я не переврал. Историю нельзя ни переписать, ни фальсифицировать. Только на какое-то короткое время -- пока жив тиран, заинтересованный в искажении фактов. На самом деле в архивах КГБ поименован каждый расстрелянный по произволу Сталину и его присных.

-- Многих также шокировал эпизод, когда наш советский военный чин приветствует немецкого генерала. Это тоже показалось натяжкой.

-- Только для тех, кто не знает историю второй мировой даже понаслышке. Впрочем, эмоционально я могу это понять: поскольку СССР в конце концов войну выиграл, Сталин остался в подсознании многих как освободитель, и то, что он творил и со своим народом, и с Польшей в 1939 году, бесстыдно деля ее с Гитлером, как-то стерлось из памяти. Из памяти левых западных интеллигентов в том числе. Однако известно, что немцы объявили войну Польше в 1939-м. СССР же войну Польше не объявлял. Зато вел позорные переговоры с Гитлером за спиной у Польши... Поэтому те самые офицеры, которых ни с того ни с сего арестовали советские, не понимали, почему это происходит, были абсолютно дезориентированы и даже не знали, нужно ли им сопротивляться.

-- Вообще поражает абсолютная бессмысленность этого преступления. Зачем Сталину, полновластному хозяину в своей стране, еще нужны были поляки? Какая-то немотивированная подлость, ей-богу...

-- Ну почему немотивированная? Вполне даже мотивированная. Так же, как немцы, которые согнали в одно место профессоров, якобы позвав на научную конференцию, а потом тут же в зале и арестовали. На самом деле мотив тут один -- не только стереть Польшу с лица земли, но и уничтожить польский дух, вытравить то, что называлось «польским гонором».

-- Я слышала в кулуарах Берлинале, что вы показали эту картину в Берлине чуть ли не для того, чтобы повлиять на президентские выборы в России...

-- Полнейшая чушь. Менее всего мне хотелось бы каким-то образом стать объектом политических манипуляций. «Катынь» не политическая манифестация, не пропагандистский фильм, а дань памяти невинно убиенным, мартиролог, печальная элегия... В конце концов я всю свою жизнь снимаю нечто подобное: «Канал», «Поколение», «Пепел и алмаз» и даже «Летна» тоже в своем роде дань памяти тем, кто сражался и погиб на полях войны, кто боролся в подполье и не жалел своих жизней. Но почему-то тогда меня никто не обвинял в стремлении на кого-то влиять и кем-то манипулировать.

-- Разве? Насколько мне известно, у вас всю жизнь были сложные отношения с польской цензурой.

-- (Вздыхает.) Что правда, то правда. «Человека из железа» даже не хотели выпускать из страны, хотя Каннский фестиваль уже включил картину в конкурс. Помогла «Солидарность» -- когда в министерство культуры пришла телеграмма с десятью тысячами подписей, им просто пришлось послать фильм в Канн.

-- Не представляю себе зеркальной ситуации: рабочие завода «Красный пролетарий» пишут в ЦК, чтобы оставили в покое Тарковского....

-- Да, смешно. Я знаю, что ваша цензура и ваш прессинг были намного сильнее: в Польше все-таки господствовал так называемый социализм с человеческим лицом. То, что у нас считалось давлением, у вас почли бы за счастье. Но и у нас цензура была. Отчего мы и выработали изощренный эзопов язык, не поддающийся купюрам: вырезать можно прямые декларации, слова и призывы, но как вы вырежете образный строй фильма?

-- У нас чиновники от искусства были умнее ваших, если уж невинную провинциальную мелодраму Киры Муратовой -- я имею в виду «Долгие проводы» -- запретили к показу.

-- Тем более меня удивляет то, что в сегодняшней России пока не нашлось ни одного дистрибьютора, который бы отважился купить «Катынь» для широкого показа. Ведь оба наших народа пострадали и от сталинизма, и от цензуры, и от всего того, что в целом и составляет кошмар тоталитаризма.

-- Скажите, сложно было снимать картину -- я имею в виду найти нужный ракурс для повествования?

-- Безумно сложно. Делать это как ретро? Как личное высказывание? Вы ведь знаете, что и мой отец погиб в ходе той акции... Или как что? От чего плясать? В конце концов я выбрал «женскую» точку зрения: прочитав дневники жен погибших офицеров (они даже не знали, что овдовели!), решил взглянуть на событие с их точки зрения.

-- Благородный русский офицер в исполнении Сергея Гармаша, спасший польку от ареста, -- из этих дневников? Или это ваша фантазия, художественный ход для смягчения «антирусского» посыла фильма?

-- Хороший вопрос. Из дневников, вот что интересно. Образ, правда, сплавлен из двух таких людей: один из них предложил жене польского офицера фиктивный брак, чтобы спасти ее, другой не выдал, когда явились ее арестовывать. Все это чистая правда.