Новый фильм Вайды пока что не выходит в российский прокат, и неизвестно, выйдет ли вообще. И тем не менее два его показа, состоявшихся в Москве, стали ощутимым событием. «Катынь» -- первый «серьезный» фильм Анджея Вайды за последние восемь лет. Готовился же режиссер к нему с конца 80-х. Когда стало возможно свободно говорить не только об официально-советской версии катынского расстрела, Вайда начал поиски сценаристов. Он говорит, что привык ставить фильмы на основе художественных произведений, а единственный в польской литературе достойный памятник Катыни не поддающееся экранизации (и все равно попавшее отчасти в фильм) стихотворение Збигнева Херберта «Пуговицы» -- о том, что только детали офицерской одежды остаются хранителями памяти о мертвых. В результате свой фильм Вайда снял на основе нескольких дневников польских офицеров, а также воспоминай их родственников.

Несмотря на личную важность для Вайды катынской темы, это один из самых «объективных» его фильмов. Тут нет привычного центрального харизматического героя. Нет и истории семьи самого Вайды, чей отец также был среди интернированных польских офицеров. В интервью режиссер постоянно говорит о том, что его фильм -- первый на эту тему. Именно поэтому он не стал снимать ни политическое расследование, ни семейную историю. «Катынь», примерно как звучащая в фильме музыка Кшиштофа Пендерецкого, -- очень гармоничный и при всей масштабности благочестиво-скромный реквием.

Действие фильма начинается 17 сентября 1939 года, в день ввода в Польшу частей Красной армии, на мосту, отделяющем советскую зону от немецкой. По мосту с обеих сторон бегут люди с детьми и скарбом. Звучат заглушающие друг друга крики: «Куда вы бежите? Там немцы» и «Возвращайтесь, Советы вторглись». Люди бегут без всякого смысла, так как оккупация -- с обеих сторон, и с какой она хуже, никому не известно. Неподалеку от этого хаоса с редким достоинством и спокойствием ждут своей отправки неведомо куда несколько тысяч пленных польских офицеров. Среди военнопленных, отправляющихся в лагерь под Козельском, четверо главных героев: ротмистр Анджей, поручик Ежи, а также их генерал и совсем молодой военный инженер. Пленные празднуют рождество, слушают речи генерала о том, как они скоро будут вновь воевать, размышляют об оставленных семьях и карьерах. Анджей ведет дневник, в котором до мельчайших подробностей записывает на всякий случай все происходящее. Скептический Ежи, пророчески цитируя еще не написанное стихотворение Херберта, говорит, что в любом случае от него и его друзей останутся только пуговицы.

Дальнейшее действие переносится обратно в Польшу и сосредотачивается вокруг постоянно переплетающихся судеб жен, родителей и детей тех героев, а также единственного вернувшегося с армией Людовой -- Ежи. От начала второй мировой до начала Свободной Польши в 1945 году их жизнь строится вокруг задаваемого или замалчиваемого вопроса о Катыни. Они выживают или не выживают в обеих оккупациях (жену Анджея Анну, например, спасает добрый советский майор в исполнении Сергея Гармаша), находят или не находят себе места в новой просоветской Польше, но ожидание так или иначе составляет центр их жизней. Поначалу это ожидание возвращения пленных, затем ожидание правды, вместо которой поочередно предлагаются совершенно идентичные нацистская и советская пропаганда. Затем ожидание признания вины, возможности откровенности или хотя бы тишины. В конце фильма к Анне попадает та самая записная книжка Анджея, из которой мы наконец узнаем о катынских событиях. Действие возвращается в лагерь, финальная сцена снята одновременно с леденящей виртуозностью и почтительной отдаленностью.

«Катынь», несмотря на замечательную выверенность композиции и несколько почти гениальных сцен, конечно, не лучший фильм Вайды (хотя ни о каком старческом упадке восьмидесятилетнего режиссера нет и речи). Впрочем, почти все склонны воспринимать его больше не как произведение киноискусства, а как историческое высказывание. Однако говорить о том, что фильм «Катынь» -- восстановление «исторической справедливости», кажется принципиально неправильным. В конце концов, единственный персонаж, произносящий в фильме эти слова, через две минуты пускает себе пулю в висок.

Снявший почти все свои фильмы на исторические темы, Вайда не исторический мыслитель, а критик истории. Как гуманист он со времен того же «Пепла и алмаза» обвиняет ее в бесчеловечности, а в «Катыни» показывает, что если у империализма -- хоть нацистского, хоть советского -- и есть продажная девка, то это именно история. Об этом вставленные в «Катынь» оригинальные немецкий и советский фильмы о трупах, найденных в катынском лесу, с одинаковой интонацией рассказывающие о том, что выстрел в затылок -- типичный способ убийства в одном случае для НКВД, в другом, напротив, для гестапо. Об этом же все разговоры героев о необходимости считаться с моментом, с особенностями новой жизни и не вылезать со своей памятью и болью.

Как рыцарь со смертью в какой-нибудь «Седьмой печати», старый Вайда, может, в последний раз играет с историей в шашки збигнев-хербертскими пуговицами мертвых офицеров -- и, кажется, выигрывает.