Не так давно в телефонном разговоре замечательный русский писатель, почетный гражданин Петербурга Даниил Александрович Гранин высказал мысль о желательности создания ассоциации великих проспектов мира. Повесил я трубку -- и через какое-то время эта мысль вернулась ко мне, как возвращаются любимая женщина и бумеранг. А в самом деле почему бы и нет? Ниже -- некоторые соображения по этому высокому поводу.

В последние десятилетия во всем мире стало шириться движение городов-побратимов. Думается, не случайно. Ибо в эпоху коммуникаций город, как это было во времена Древней Греции -- город, а не страна, снова выходит на первый план. Город, в котором реально живет человек, а не государство, которого он, по сути, не видит. Сел в самолет, перелетел из одного аэропорта в другой -- и оказался в другом городе. Город -- то, что видишь глазами, а не то, что нельзя охватить глазом -- как государство.

Города -- и великие, и самые заурядные -- имеют душу. Они и есть родина, даваемая в ощущении, не через радио и телевидение, а естественно, как это было испокон века, образ, возникающий благодаря органам чувств, что видишь своими глазами, не замутненными телевидением и кинофильмами.

Мысль об объединении великих улиц в векторе современности представляется весьма актуальной и адекватной ветрам времени. Потому что великие улицы сродни чудесам света. Потому что у великих улиц есть душа, которая влияет на все человечество.

Какие улицы можно отнести к великим? Таких, пожалуй, четыре: Елисейские Поля в Париже, Пикадилли в Лондоне, Бродвей и Невский проспект.

Эти четыре улицы -- своего рода чудеса света. Представьте себе, что этих улиц -- с находящимися на них и примыкающими к ним дворцами и зданиями -- не было бы. Представьте себе, что исчезло бы все, что происходило на этих улицах. Представьте себе, что из сознания людей во всех странах исчезло бы само представление об этих улицах. Тогда исчезла бы литература и музыка, к ним относящаяся. Балеты и оперы. Стало бы человечество беднее? Бесспорно.

Постепенно список великих улиц мира, по-видимому, можно и нужно будет расширить. Включить в него, в частности, виа дель Корсо в Риме, Kertner strasse в Вене (на которой расположен, в частности, собор Святого Стефана), главную улицу Буэнос-Айреса -- авенида 9 Июля (названную в честь принятия декларации о независимости Аргентины 9 июля 1816 года) и некоторые другие. Но учредителями содружества великих улиц мира должны быть, на наш взгляд, вышеуказанные четыре. А первую встречу будущей ассоциации можно провести в Петербурге.

Великая улица -- это не только великая архитектура и великое прошлое. Великая улица -- это философия улицы как линии развития города. Улицы как вектора в пространстве, подобного вектору времени. Улицы как квинтэссенции жизни одной из великих столиц мира, в тот или иной момент истории бывших империями.

Уразумев это, давайте поговорим о Невском проспекте как одной из великих улиц.

Идея дороги -- дороги как таковой -- не столь очевидна, как кажется. В природе дорог нет -- разве что муравьиные или слоновьи тропы. Не было дорог в современном нам понимании ни в Древнем Египте, ни в Древней Греции. Воин, прибежавший из Марафона в Афины, бежал не по дороге -- по тропам. А это ведь было главное направление, соединявшее Афины -- столицу античного мира с, так сказать, материковой Европой.

Столь же неочевидно понятие улицы как таковой. Появление улиц в древности было великим изобретением, которое далеко не повсюду казалось естественным. Например, в то время, когда сплошная застройка в Европе вдоль избранных направлений была общепринятой, в России представление о пространстве было иное, несравненно более свободное и, говоря объективно, приближенное к естественности, к природе. И уж точно без линейного упорядочения. Вспомните идиоматический оборот: выйти на улицу. Это отнюдь не означало, что выйти надо на некую прямую или хотя бы искривленную линию, вдоль которой располагались дома. Выйти на улицу -- значит выйти из помещения на свежий воздух.

Особенно остро это чувствуют европейцы, глядя на Россию как бы со стороны. Профессор Венек Шилхан из Праги, учившийся в Петербурге, определил это ощущение такими словами: «Если какой-нибудь Иван Иваныч хотел построить дом, барин или же староста указывал приблизительное место и направление и говорил: "Ну иди строй там, Иван Иваныч". И тот строил».

Исключительно тонкое наблюдение, разом отличающее Россию от Европы по самому фундаментальному принципу -- восприятию пространства. Мы не Европа, где уже в Древнем Риме, а тем более в Средневековье, точно очерчивали место строительства и пределы его. Это свободное ощущение пространства, несмотря ни на что, до сих пор отличает Москву от Питера. Да и тот факт, что между домами в Советском Союзе упорно оставляли пространство, а кривые пути через дворы (читай, тропы) неизменно прорубались и пробиваются в обход эвклидовой геометрии планировки, -- это совсем не пустяк, если задуматься, это философия нации.

Не в том дело, что наши дороги плохи, а в том, что по большому счету они нам не больно нужны. Свобода от очертаний отразилась не только в русском языке, не только в литературе и живописи, но и в восприятии пространства. Неудивительно, что Петербург с его прямыми улицами воспринимался в России как иностранец. Идея жестко устроенного проспекта, прямого как стрела, была революцией.

То, что в России дороги плохи, не только плохо -- во многом это и хорошо. Это отчасти и философия того, что пройти куда бы то ни было -- и от деревни к деревне, и от идеи к идее -- лучше всего по нехоженым тропам. Так оно и естественнее, и самобытнее.

Идея геометрической организации пространства, логичной, как европейская жизнь, была принесена в Россию Петром Великим. Как приносят изобретение или заносят вирус -- в зависимости от точки зрения. Ибо любое ограничение -- будь то законодательное, моральное или пространственное -- воспринимается русским человеком как смирительная рубашка. В отличие от европейца, который именно на основе правил строит цивилизацию.

Само собой разумеется, идея прямых, как луч света, улиц была привнесена в Россию Петром из Европы. Однако с самого начала Петр внес в эту эвклидову геометрию начало чисто русское. Петр Великий с самого начала, с самого основания города, задал масштаб, в Европе невиданный. Вы только подумайте: первыми сооружениями в городе являются крепость Петра и Павла, домик Петра Первого, Летний дворец, Меншиковский дворец, Адмиралтейство, разделенные километрами да еще поверх водной глади, по-над которой (учитывая трудности преодоления по сравнению с сухопутной дорогой) воистину каждый аршин следует считать за пять. Ничего подобного не было ни в одном европейском городе, имевшем к тому времени многовековую историю. А тут сразу, еще когда почти ничего не было, задается масштаб, который в Европе немыслим.

Неудивительно, что, даже повторяя западные стандарты барокко и классицизма, даже будучи возведены западными архитекторами, дворцы Петербурга сразу приобретали национальные свойства -- прежде всего широту и размах.

Это сейчас масштабы зданий и ширина Невы кажутся сравнительно небольшими по сравнению с небоскребами какого-нибудь Нью-Йорка или Шанхая. А в то время это была революция, поражавшая воображение приглашенных для строительства города иностранцев. Кремль в Москве и строящаяся столица в Петербурге были -- для того времени -- словно сотворены гигантами.

Невский проспект (изначально именовавшийся дорогой к Невскому монастырю) прорубался с двух сторон: со стороны Невы шведскими пленниками и со стороны монастыря, известного ныне как Александро-Невская лавра, монахами. Встретиться предполагали на Новогородской дороге (более или менее совпадавшей с нынешним Лиговским проспектом). И что же? Прямой линии не получилось. Не получилось перспективы от Адмиралтейства до лавры Александра Святого. Невский разбился на две части -- главную и неглавную -- углом.

Откуда этот угол взялся? Для надежности ли так задумали (две параллельные могут и не пересечься, а две прямые, идущие под углом, пересекутся наверняка -- а ведь ежели не сойдутся параллельные просеки, выпорет царь Петр)? Или это была ошибка ориентации, которую никогда так и не получилось исправить? Прорубались ведь друг к другу монахи и пленные, надо сказать, вслепую. Ориентироваться, когда с двух сторон рубили, было не по чему, окромя компаса и солнца-ярила, которое в Петербурге, как известно, светит далеко не всегда. А компас ведь на параллельные переносы не реагирует, ориентируясь по нему, разминуться первопроходчикам проще простого. А уж по солнышку, чтоб две дороги, идущие навстречу друг другу, не разминулись, тем более. Место ровное, на какую высокую сосну ни заберись, куда прорубаться, не видно.

По плану города, нарисованному Еропкиным по поручению императрицы Анны Иоанновны, от Адмиралтейства (к тому времени функционирующего и спускающего на воду корабли) отходили три луча. При этом по первоначальному замыслу все три лучами расходящиеся улицы -- Невский проспект, Вознесенский проспект и Гороховая -- были равноправны. Однако притяжение Невы и царского дворца, а возможно, и других факторов сделали свое дело: Санкт-Петербург стал городом одной улицы. И какой!

Начнем со свободы совести и вероисповедания. С самого начала на Невском проспекте было равноправие религий, по крайней мере христианских. Дом голландской реформатской церкви, немецкая евангелическо-лютеранская церковь Святого Петра, римско-католический храм Святой Екатерины, армянская апостольская церковь Святой Екатерины... Казанский собор, в то время небольшой по размерам, был всего лишь первым среди равных храмов Божьих на Невском -- что в многонациональной стране прекрасно и справедливо, если задуматься.

Невский являлся прямым олицетворением руководящей идеи Петра, которую он многократно повторял: неважно, эфиоп ты или иудей, лишь бы знал дело. Идея, которая, если задуматься, и может быть основой процветания многонациональной страны. К Анне Иоанновне (при которой, в частности, центр города был перенесен с правого берега Невы на левый) история во многом несправедлива. Ведь это при ней Невский стал главной улицей, при ней возникла толерантность к иностранцам и разрешение исповедовать любую религию.

Равноправие религий в столице России de facto появилось на полстолетия раньше, чем была провозглашена независимость США. В Европе же, разделенной по религиозному признаку, о такой толерантности и веротерпимости, какая была в Петербурге начиная с Петра Великого, и речи быть не могло. Говоря об истории России вообще и Санкт-Петербурга в частности, об этом не следует забывать.

Вплоть до ХIХ века Невский проспект был главным образом улицей дворцов с примыкающими к ним парками. Сплошная застройка возникла в начале ХIХ века -- и это был еще один скачок к европеизации неевропеизируемого.

После большевистского переворота город резко прекратил свое естественное развитие. Буквально в одну ночь. Границу между Санкт-Петербургом и Ленинградом можно увидеть невооруженным глазом, если ехать от центра в любую сторону. Но что интересно и на что нечасто обращают внимание: трещина в самосознании нации прошла раньше. Еще за три года до большевистского переворота что-то произошло, надломилось. Город Санкт-Петербург был переименован в Петроград в 1914 году, с началом первой мировой войны. При этом, как правило, говорят о патриотизме, о наименовании столицы России на русский, а не на немецкий или шведский манер. Не обращая внимания на то, что из названия города -- еще до большевиков -- было исключено слово "санкт".

Казалось бы, если хотели назвать город с употреблением русских корней, почему было не переименовать его в таком случае в город Святого Петра, к примеру? Кому на Святой Руси это мешало бы? Есть же Сан-Пауло и Сан-Диего, и никому эти наименования не мешают по сей день. А вот в 1914 году наши предки почему-то убрали из названия города святость, имя его небесного покровителя. Из города небесной духовности он стал чисто земным: не Санкт-Петроградом, а Петроградом. Казалось бы, мелочь. Но не сказалась ли она на последующих событиях? По-моему, хороший вопрос.

Заменили пять букв -- вот тебе и город пролетарской диктатуры и колыбели революции (как его при большевиках называли): всего и делов. Не знаю как вы, а я, родившийся, когда еще был жив Сталин, нутром ощущал, что живу в городе, испытавшем клиническую смерть. Что жизнь, которой живем мы вместе с моими друзьями, клиническая. Безумно красивые камни, которые рождали и вечно будут рождать неслыханную духовность, титанов мысли и звука, слова и замысла. Но сама жизнь была странной, диковинной -- настолько неестественной, что как ни рассказывай молодежи, все равно не поверят и не прочувствуют.

Живая жизнь сдерживалась повсеместно и неестественно. Происходившее -- от собраний в поддержку какого-нибудь Мозамбика до демонстраций по случаю Первого мая -- никак не вязалось с дивной и прекрасной душой города, которая была душой или частью души каждого ленинградца.

В городе Ленина было несколько очагов жизни: Большой зал филармонии, Публичная библиотека, Кировский и Малый оперный театры, БДТ, в котором гениально ставилась классика. Именно они -- помимо камней и общения нас друг с другом -- по-прежнему порождали великих математиков, музыкантов, шахматистов, физиков, гуманитариев. Но в подавляющем большинстве общественная жизнь была наполнена мертвечиной.

Однако в то же самое время (как было отмечено и Ахматовой, и Мандельштамом, и другими тонко чувствующими петербуржцами) после революции, когда исчезла реклама, Невский проспект приумножил величие. Исчезла суетность. Мертвечина нашла странное соответствие в правильности структуры улиц. К тому же коммунисты, понимавшие свое ничтожество и не поколебавшиеся ни на минуту, разрушая старую Москву, разрушать Петербург не стали. Что-то их останавливало. Не построили они вместо Адмиралтейства ни обкома партии, ни какого-нибудь дворца советов, не перестраивали Аничков дворец и вообще какой-либо дом на Невском. Что, несомненно, делает им честь.

И вот свершилось. Одновременно (по историческим меркам) с возвращением городу первоначального имени Санкт-Петербург ожил. Сегодня жизнь в нем, в том числе на Невском проспекте, бьет ключом. Великая улица вновь полна жизни. Это уже не жизнь после смерти -- сегодня это просто жизнь. Именно потому что жизнь вернулась в город Святого Петра, как и название, и -- обращаю ваше внимание -- святость в названии, уместно задаться вопросом: достойно ли происходящее сегодня на Невском того, что должно происходить на одной из величайших улиц мира?

Николай Гоголь в своем великом произведении, которое так и называлось "Невский проспект", писал: "Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все". И тут же: "Страннее всего происшествия, случающиеся на Невском проспекте. О, не верьте этому Невскому проспекту!" Почему же Гоголь писал о необходимости не верить в то, что происходит на Невском?

Если вглядеться в лица (включая и свое собственное), нас, семенящих по великой улице куда-то и бегущих туда-сюда -- в казино ли, в ресторан, в клуб или на деловую "стрелку", если сопоставить нас, мимолетных и суетных, с величием зданий, начинаешь понимать Гоголя. Между нами и Невским есть какой-то зазор. Мы, как бы помягче выразиться, не совсем комплементарны друг другу.

Контраст между тем, что происходит на Невском, и величием образа этой улицы, разителен и сегодня. Не говоря уже о контрасте между величием зданий и нами. Что надо сделать, чтобы жителям Петербурга и всем, идущим по Невскому проспекту, поверили? Не только Гоголь (живи он сейчас) и не только в России, но и на всех континентах? Что надо сделать, чтобы жизнь на Невском была наполнена духовностью, присущей его образу и ему самому изначально, по замыслу? Что надо сделать, чтобы мы, ходящие по Невскому проспекту в начале третьего тысячелетия, были достойны этой великой улицы? Что надо сделать, чтобы, выходя на Невский проспект, как заходя в храм, мы хотя бы чуточку преображались?

Создание объединения великих улиц мира среди прочего должно донести до сотен миллионов людей понимание, что каждый из них хотя бы раз в жизни должен пройти по каждой из них. Паломничество в Петербург, и в частности на Невский проспект, для человека цивилизации -- в какой бы стране мира он ни жил -- должно быть столь же необходимым и естественным, как для мусульманина хадж.

Это накладывает на нас, петербуржцев, колоссальные обязательства. Ибо те, кто идет по великой улице, мы вместе составляем как бы ее великую или же, наоборот, невеликую часть. Это не просто миссия петербуржцев. Это еще и колоссальный культурный, финансовый и духовный потенциал. Вспомним, что карнавалы в Венеции были возобновлены после приблизительно столетнего перерыва. В ХХ веке венецианцы знали о карнавалах в Венеции ровно столько же, сколько мы знаем о петербургских балах в Аничковом и карнавалах в доме Энгельгардта, ресторане Талон и кондитерской Беранже (того времени, когда в них бывал Пушкин).

Но посмотрите, чем сегодня, как двести и триста лет назад, стал для всего человечества венецианский карнавал. Это заслуга каждого жителя города на воде, которые сумели передать праздник в своей душе всему миру, снова превратить то, что знали из литературных произведений, в явь. Неужто жители Северной Венеции хуже или глупее? Происходящее на Невском проспекте -- происходящее сегодня и ежедневно -- должно быть для всего человечества не менее значимым.

Что должно быть лицом Невского для всего мира? Казино? Клубы с грохочущей музыкой? Или, может быть, концерты, танцы, карнавалы, хеппенинги, книжные магазины, свободные дискуссии обо всем на свете, познание и созидание, театральная и музыкальная жизнь? Каким быть Невскому проспекту как одной из великих улиц мира?

Я не знаю окончательного ответа и не пытаюсь его дать. Это вопрос, который нередко бывает не менее важен, чем ответ. Очевидно только, что о душе Невского, о происходящем на нем и вокруг него надо думать как о чем-то особенном, имеющем всемирно-исторический смысл. Невский проспект должен стать не просто проектом преобразования того или иного дома, не просто развитием улицы. Вспомним, что изначальное название главной улицы города на Неве было Невская перспектива. Вот с точки зрения перспективы, глядя на Невский и с другой стороны улицы, и с другой стороны Европы, и со всех точек земного шара, и следует исходить.

Перестраивая то или иное здание на Невском, изменяя форму двора, реставрируя или уничтожая лепнину, керамику, даже дверные ручки, мы должны помнить, что будущие поколения спросят с нас за каждый уничтоженный и положенный камень. Потому что второго Невского проспекта в мире нет и не будет. Потому что Невский проспект не просто великая улица и великая першпектива. Он достояние всей России и всего человечества.