22 февраля исполняется 90 лет исторической дате, не избалованной юбилейными отчетами, праздничными мероприятиями и хвалебными публикациями. 90-летие дня, проклятого поколениями советских историков и пропагандистов, и в то же время дня, чтимого до сих пор и незабвенного для нескольких поколений русских людей в России и за рубежом. Это начало знаменитого Ледяного, Первого Кубанского похода генерала Лавра Корнилова.

История пишется победителями. И неудивительно, что о жизни и борьбе четырех тысяч храбрецов, пошедших за Корниловым в ледяные степи почти на верную гибель, мы знаем сегодня так мало правды. Кем они были? За что сражались и умирали? По этому поводу существуют совершенно противоположные суждения.

«Наемники помещиков и капиталистов, каратели трудового народа» -- одна из самых известных версий тех событий в последнее время несколько потеряла свою популярность.

Вместо нее все громче раздаются голоса тех, кто утверждает, что белогвардейцы отстаивали европейский выбор России, демократические и либеральные ценности, что и определило их поражение в то время, когда большая часть якобы дикой страны «стихийно» встала на сторону азиатских орд большевиков.

Совсем иной точки зрения придерживались всегда правые деятели русской эмиграции, настаивая на духовном характере Гражданской войны: «Белая идея есть идея религиозная. Это есть идея борьбы за дело Божие на земле...»

Итак, на чьей же стороне истина? И можно ли здесь вообще вынести наконец объективный исторический приговор? Кажется, это тем более необходимо сделать сейчас, когда в российском обществе все настойчивее звучит призыв к гражданскому примирению, не достигнутому и поныне.

Если мы хотим действительно найти правдивый ответ, не зависящий от политической конъюнктуры и личных пристрастий, нам придется прежде спросить себя: что послужило началом Белой борьбы, кто был ее сердцем и движущей силой, без кого сама эта борьба не только не продлилась бы так долго, но, может быть, и вовсе не началась?

В истории Белого движения прослеживается три этапа, объединенных общим ходом событий, но вместе с тем совершенно различных по своему внутреннему содержанию. Ледяной поход был подвигом молодых: 5/6 всех участников моложе 35 лет! Поход юнкеров, гимназистов и подпоручиков. Что заставило этих юношей и девушек, а то и вовсе детей покинуть семьи и отправиться за генералом Корниловым в ледяную мглу? Очевидно, у них имелась веская причина. Когда вокруг рушилось, кровянилось и смешивалось с грязью все, чем жили деды, чему учили родители, чему молились пращуры, только один голос звучал твердо и непреклонно -- голос Корнилова, позвавшего за собой всех, «у кого бьется в груди русское сердце, всех, кто верит в Бога...». Здесь не было политической программы, но был призыв к действию и к жертве. Жертве за гибнущую Родину.

Этот призыв был услышан и выполнен до конца. В Первом походе погибло большинство его участников вместе со своим вождем. А потом... Потом пришли новые генералы и атаманы, и началась политика. Поиск союзников, компромиссы, борьба партий и внутрипартийных групп. Численность Белых армий возросла в десятки раз. Появились денежные средства, новое обмундирование и вооружение. Но даже беглого знакомства с мемуарами участников войны достаточно, чтобы увидеть колоссальное противоречие между основной массой «рядовых» белых и их политическими вождями, существовавшее на протяжении всего периода военных действий. Примечательны в этом смысле отрывки из воспоминаний белых офицеров: «Среди нас не было ни одного человека, который относился бы дружелюбно к нашему правительству, утешались тем, что эти министры, собранные по настоянию англичан, будут немедленно разогнаны, как только мы дойдем до Петрограда... Фронт был явно монархичен, и можно с уверенностью сказать, что, если бы кто-либо из министров рискнул прибыть во фронтовые части, он немедленно отбыл бы к праотцам...»

Деятельность «антантиных сынов», как именовали своих военных и политических лидеров фронтовики, закончилась отступлением Белых армий и отставкой Деникина. Командование войсками в совершенно безнадежных обстоятельствах принял барон Врангель. Он обратился ко всей стране: «Слушайте, русские люди, за что мы боремся: за поруганную Веру и оскорбленные ее Святыни. За освобождение народа...». И этот завершающий обреченный этап Белой борьбы, длившийся всего несколько месяцев, оказывается столь ярок и значим в памяти его участников, что совершенно затмевает два года «деникинщины». Даже политические противники Врангеля были вынуждены признать, что именно он и генерал Корнилов раз и навсегда становятся для сотен тысяч русских солдат, офицеров и всех эмигрантов символом Белой борьбы.

И это не случайность. И Корнилов в минуту безнадежного начала, и Врангель в момент безнадежного конца обращались не к партиям и сословиям России, не к правым или левым, а к каждому русскому сердцу. В их понимании та война, которую историки назовут гражданской, вовсе не была таковой. Они видели эту войну освободительной -- Отечественной, по примеру войн 1612-го и 1812 годов. И своих идейных противников они не считали ни согражданами, ни братьями, но «внешней враждебной силой, в борьбе с которой хороши все средства».

Искренна ли была такая позиция? В конце концов любая «декларация намерений» сама по себе не играет никакой роли -- заявить можно все что угодно. Но в данном случае в нашем распоряжении имеется нечто большее, чем патриотическая «демагогия» белых. А именно отношение их врагов, большевиков, к той войне. Красные вожди весьма удивились бы, услышав рассуждения некоторых современных историков и публицистов о том, что они воевали с белыми «из-за разного понимания блага своей родины». Дело в том, что у большевиков, собственно, не было Родины, о чем они совершенно четко и недвусмысленно заявляли. Россия виделась ими только как плацдарм для разжигания мировой пролетарской революции. Ради этой благородной общечеловеческой цели они были готовы уничтожить и страну, и народ, ее населяющий, и веру, этим народом исповедуемую.

Политическая программа большевиков предполагала беспощадное истребление любых следов народной самобытности, культурного своеобразия и «религиозных предрассудков». Патриотизм был записан на счет красных задним числом, под давлением совершенно определенных и общеизвестных условий советско-германской войны и исключительно в пропагандистских целях. И это исторический факт.

Таким образом, если заглушить наконец идеологический «шум», засоряющий эфир Прошлого, и строго следовать объективным научным данным, то с одной стороны фронта Гражданской войны мы увидим разрушителей российской исторической и государственной традиции, а с другой стороны -- ее защитников. Кто из них был «хорошим», а кто «плохим», не время и не место здесь судить. Просто следует признать, что такова данность.

Но как же тогда быть с примирением, если мы признаем, что Гражданская война была не бытовым конфликтом «братьев», подравшихся сгоряча из-за наследства, а куда более серьезным -- духовным противостоянием? Ведь в этом случае примирить позиции противников невозможно, поскольку это неизбежно означало бы для каждой из сторон предательство своего мировоззрения. Согласились бы сами красные и белые на такое отступничество? Имеем ли мы, живущие сегодня, право на подобное историческое насилие?

Оптимисты, как им и положено, не отчаиваются и приводят в пример поступок испанского генералиссимуса Франко, воздвигшего колоссальный монумент под Мадридом в память всем погибшим в испанской гражданской войне. Безусловно, этот исполинский крест способен поразить величием замысла и масштабностью его исполнения. Но именно в нем и содержится ответ на наш непростой вопрос. Испанский памятник Павшим есть символ христианской скорби, но ни в коем случае не политического компромисса.

Благородная идея примирения в России изначально была искажена невнятной формулировкой ее авторов и безграмотным энтузиазмом многочисленных «ретрансляторов». В просторечии такая, с позволения сказать, «позиция» называется «и вашим, и нашим -- давай спляшем!». А еще: «всем сестрам по серьгам». Сказывается все-таки материализм сознания победителей-большевиков.

Повторим: наша Гражданская война была не социальным, а духовным противостоянием, разделившим не только Россию, но весь мир в ХХ веке напополам. Причины этой распри столь глубоки, что далеко не изжиты и сегодня. «Белое дело не нами началось, не нами и кончится. Одной силою судеб пришлось ныне поднять его знамя в России», -- писал Иван Ильин об этой назревавшей тогда трагедии планетарного масштаба.

Примирить красную и белую идеи невозможно. Возьмется за это лишь глупец или провокатор. Но жертвы Гражданской войны исчисляются миллионами! Это и павшие в боях, и замученные в застенках ЧК, и расстрелянные в крестьянских восстаниях, умершие от голода, сгибшие в концлагерях... Они не были ни красными, ни белыми, они были просто живыми людьми, попавшими в мясорубку смуты. Единственное примирение с ними для нас возможно только с Господом, с помощью смиренной и истовой молитвы о спасении их и наших душ. И только о таком, христианском, примирении смеем и можем мы говорить, оставив будущему разрешение главного вопроса: кто из них погиб за правое дело?