В свежем выпуске «Литературной газеты» (№5) напечатано письмо тридцати профессоров и преподавателей филологического факультета и факультета журналистики МГУ. Мои когдатошние наставники, однокашники и более молодые коллеги темпераментно и аргументированно протестуют против вроде бы уже свершившегося триумфа единого государственного экзамена (ЕГЭ), предполагающего исключение сочинения из числа вступительных испытаний. Разделяю их праведный гнев. Я тоже не могу понять, почему система тестов (раздельных по русскому языку и литературе) должна способствовать более качественному отбору будущих гуманитариев (любых, а не только филологов и журналистов!), чем привычная модель -- сочинение и устный экзамен.

Но я вообще, видимо, из непонятливых. Мне равным образом неясно, как можно зачислять в студенты опять-таки любого гуманитарного факультета человека, не державшего испытаний по истории и иностранному языку. Между тем число экзаменов на гуманитарных факультетах очень многих (если не всех) университетов сократилось отнюдь не вчера: где-то обходятся без иностранного языка, где-то -- без отечественной истории, где-то -- без русского (да, тех самых «правил», которые якобы никому, кроме лингвистов, не нужны) и литературы. И никто, кажется, по этому поводу руками не машет. Кроме тех преподавателей, которые, читая курс древнерусской литературы, вынуждены растолковывать аудитории, когда произошли (и что значили), скажем, Крещение Руси, Куликовская битва или введение опричнины. А на лекциях о словесности XIX века обрисовывать политику каждого государя и перемены общественных умонастроений. И -- если этого почему-то не сделал коллега, читавший о веке XVIII, -- объяснять, чем ямб отличается от хорея, а перекрестная рифма от опоясывающей. Причем заниматься этой полезной деятельностью (работать за того парня) приходится как там, где экзамены по истории и устной литературе имели место, так и там, где их уже ликвидировали. Может, коллеги из МГУ счастливее, но мне, принимая экзамены (не вступительные, а обычные, по завершении курса) в разных вузах и в разные годы (с середины 80-х по сей день), неоднократно приходилось лицезреть студентов, элементарно не помнящих «содержания» (не раритетных деталей, а основных персонажей и сюжетных поворотов) «Евгения Онегина», «Мертвых душ», «Войны и мира», «Вишневого сада». Да и ту ахинею, что несли об этих произведениях некоторые мои однокурсники (по тому самому филфаку МГУ), я еще не забыл. Меж тем никто из этих горе-студентов ЕГЭ не сдавал -- все писали сочинения. И пересекали вузовский порог вполне успешно.

Разумеется, сам жанр сочинения за описанные казусы ответственности не несет. Но и идеальным барьером на пути халтурщика он (при всем моем к традиционному типу экзаменов почтении и глубокой неприязни к тестированию), увы, не служит. Выявляет достойных и отсекает случайных соискателей не тип испытания, а принимающие его люди. И роль человеческого фактора как при проверке сочинений, так и на устном экзамене устранить невозможно. В связи с этим расскажу две истории.

Единственную четверку по литературе (в школе бывали двойки за невыученные стихи, в университете -- одни пятерки) я получил на вступительном экзамене. За второй вопрос -- «Развитие ленинского учения о соотношении мировоззрения и творчества писателя», на который отвечал не совсем так, как желалось экзаменатору, на беду мою оказавшемуся крупным специалистом именно по этому всесильному учению. Не совсем так значит ровно то, что значит. Никаких «вольностей» начитанный и в общем понимающий что к чему мальчик летом 1974 года не допускал. Но какие-то изгибы партийной мудрости были мне тогда недоступны. За что и поплатился годом нервотрепки.

Перейдем на другую сторону баррикады. Я уже аспирант и работаю на вступительных экзаменах. Сочинения проверяю -- как на естественных факультетах, так и (доверие оказали!) на гуманитарных. Правда, не на родном филфаке, а на историческом и философском. Достается мне опус, автор коего стремится стать советским Кантом либо Хайдеггером. Пишет он о шолоховской «Судьбе человека»; может, про «народный характер», может, про «жанровое своеобразие», что, впрочем, неважно. Ибо выдает гладенький текст, где есть все нужные слова («патриотизм», «гуманизм», «забота о детях», «величие писателя» и проч.), нет ни одной ошибки, а также и каких-либо отсылок к тексту. Даже про «после первой не закусываю» ничего не сообщается. Зато -- жалящий финал (вот его запомнил почти дословно): «Вы скажете, что я не раскрыла тему. Но я раскрыла свою душу. Разве за это убивают?» Убить не убил, а двойку поставил. За цинизм. (Не верил и не верю, что «по наивности» можно приравнять провал на экзаменах к смерти. Потому и в «добрых чувствах» того опуса ощутил расчетливую ложь.) И за незнакомство с программным (не я его в программу включал!) текстом -- это орфографических и пунктуационных ошибок у моей философини не наблюдалось, фактическая была: «Судьба человека» в сочинении дважды именовалась «романом», из чего легко сделать вывод, что абитуриентка текста в глаза не видела. (Фильм, наверно, смотрела. Когда-то.) А также за то, что не читала девушка других -- бесспорно великих -- книг, по которым можно было писать сочинение. (В те годы давались три темы: одна -- по первой половине XIX века, другая -- по второй, третья -- по советской эпохе.) О содеянном не жалею. Поняла «шолоховедка» урок -- прекрасно; осталась при своем цинизме и невежестве -- не я тому виной. Но ведь сочинение могло достаться и другому экзаменатору, который вполне удовлетворился бы правильными словесами и вывел проходной балл. Быть может, так и случилось годом позже. А два с лишком десятилетия спустя достигшая известных степеней жертва моей «звериной серьезности» (любви к науке и стремления защитить ее от демагогов и неучей) решила отмстить неразумным хазарам и внесла свой вклад в ликвидацию нормальных экзаменов.

Она была не одинока. Гробят сочинение (и устраняют «лишние» экзамены), сооружают дикие «образовательные стандарты», режут часы, отводимые на изучение языка и словесности в школе, выстраивают систему препон (легко обходимых бездельниками, но вызывающих тошноту у работников) при прохождении диссертаций и утверждении учебных пособий, пишут и «пробивают» безграмотные (в самом прямом смысле) учебники не марсиане, а выпускники наших университетов. В том числе -- филфака и журфака МГУ. Которых сперва туда приняли (заметим, не по ЕГЭ!), а потом там позволили получить дипломы.

Говорят, что ЕГЭ ослабит преподавательский контроль за приемом. В это верю. Не верю в катастрофу, которая за введением ЕГЭ должна воспоследовать. Во-первых, если ЕГЭ и позволяет просачиваться в вузы профнепригодным (что случалось раньше и, боюсь, будет всегда), то он не может помешать поступлению человека одаренного. Тот, кому по силам написать сочинение и выдержать диспут с экзаменатором, тесты несомненно одолеет. Это «натасканному» не справиться с серьезной постановкой вопроса. (Сдавали в оны годы на вступительных не только ленинские статьи, но и брежневскую трилогию -- ничего, поступали. Не говорю уж о тогдашних экзаменах по новейшему -- советскому -- периоду отечественной истории. Неприятный казус с четверкой за «ленинское учение» убедил меня лишь в одном: к вопросам такого сорта надо готовиться с особой тщательностью.) Во-вторых же, образование вступительными экзаменами не заканчивается, а начинается. Ну перевалило через ЕГЭ энное количество бездарей -- кто же вам, дорогие коллеги, мешает ставить им двойки, а затем отчислять из университета?

Оно, конечно, нервно и хлопотно. Но, увы, и при сохранении сочинения (и всего традиционного комплекта экзаменов) другого пути, кроме как качественно учить и жестко спрашивать, у нас нет. Если речь действительно идет о строительстве полноценного гуманитарного образования, сохраняющего добрые, а отнюдь не все университетские традиции.

Конечно, лучше бы жить нам без ЕГЭ, но коли погибнем мы (преподаватели гуманитарных наук вместе со своими предметами), то не от него, а от постоянного снижения уровня требований, снисходительности, маскирующей равнодушие, занятости своими делами и уверенности, что иначе уже быть не может.