Сегодня западная цивилизация как никогда нуждается в посредниках, способных связать Запад с Востоком. Центральная Азия внезапно стала сферой пристального внимания широкой публики. Для удовлетворения этого интереса нет ничего влиятельнее искусства, и в первую очередь искусства кино. В Швеции или Англии эмигранты из исламского мира снимают кино о себе и своих близких, и эти фильмы пользуются особым успехом, объясняя, что мусульмане -- тоже люди с системой ценностей, отличной от европейской, но вполне понятной. Иранское кино успешно идет на всех мировых фестивалях. В бывшем Советском Союзе был свой опыт -- выходцы из Средней Азии получали «прививку» российской культуры, среди них были выдающиеся художники, они транслировали свое видение мира языком, понятным миллионам. Но тогда взгляды были направлены не на восток, а на запад, а Рига или Вильнюс казались куда интереснее, чем Ташкент или Душанбе.

Кинорежиссер Али Хамраев тогда воплощал прогрессивное узбекское искусство, он следовал путем Тарковского или Иоселиани. Сегодня он живет в Италии, мечтает снять фильм о Тамерлане и дружит с генералом Дустумом.

-- Какие отношения связывают вас с генералом Дустумом?

-- Четыре года назад я на свои деньги снял часовой фильм о генерале Дустуме. Сначала фильм о генерале финансировала одна российская компания, но во время монтажа от меня потребовали представить генерала Дустума как террориста и тирана. Я отказался. А так как я снимал двумя камерами параллельно, то у меня осталось колоссальное количество материала, из которого я сделал свой фильм. Генералу он понравился, и мы договорились, что пока будем живы, я буду его снимать. Последний раз мы виделись с Дустумом в прошлом году в апреле в Ташкенте, на похоронах его матери. Тогда я у него спросил: генерал, пора возвращаться? И он мне ответил: скоро, скоро... Дустум уже вернулся в Афганистан. И сейчас я собираюсь к нему. Настала пора для продолжения.

-- Как правило, полководцы очень скрытные люди...

-- Ни у кого нет такого интервью! Впервые в жизни он снимался в гражданском. Слева сидела молодая жена -- 21-летняя узбечка, справа вторая жена -- 23-летняя таджичка. У генерала семеро детей. Дустум очень интересно и искренне отвечал по-узбекски на мои вопросы: когда он последний раз плакал, предавал ли кого-нибудь и кто его предавал, и т.д. С генералом я еще год назад договорился, что его люди будут снимать любительской камерой. Так что в Ташкенте меня ждут отснятые пленки. На них не только Дустум, но и талибы. Эти кадры мне генерал передал, чтобы я президенту Каримову показал, кто такие талибы. Посмотрев, я несколько дней есть не мог -- пленных на празднике жертвоприношения они зарезали как баранов...

-- В чем Запад ошибается по отношению к Востоку?

-- Я думаю, что Западу не стоит считать себя более культурным из-за того, что дома там набиты электроникой. Надо сосуществовать. И Россия совершала большие ошибки. Со Средней Азией, с Кавказом... Культура -- самый лучший мост для того, чтобы не было конфликтов. Я много раз был в Афганистане, знаю этот народ, и я глубоко убежден, что опять совершена большая ошибка. Непрерывные бомбежки, разрушения... Американцы говорят, что погибли три с половиной тысячи мирных жителей, столько же, сколько погибло в небоскребах. Вроде в расчете, око за око, да? Они встали на одну ступень с некоторыми народами Азии, где очень развито чувство мести. Сейчас там французские войска, итальянские, английские, американские... Неужели на Западе не изучали историю? Неужели нельзя было, раз уж решение принимается на уровне Совета Безопасности, послать туда войска мусульманских стран, той же Турции, Индонезии?.. Они наведут такой же порядок, но это будут мусульмане! Большевики ведь не во всем были глупые. Ленин, когда увидел, что буденновцы наломали дров, поднялось национальное освободительное восстание, послал в Среднюю Азию Казанскую бригаду, и был наведен порядок.

Генерал Дустум рассказывал, что в Афганистане в большей степени, чем где-либо, действует одна закономерность. Когда противоборствуют две стороны, помимо идеологически настроенных людей к каждой примыкают десятки тысяч, которые живут войной. Они не хотят работать. Им проще взять автомат, присоединится к кому-нибудь и, захватывая города, селения, грабить. Когда коммунисты взяли власть -- большая часть этих людей перешла к ним, когда коммунисты проиграли, а моджахеды выиграли -- они быстро переметнулись. Я снимал одиннадцать летчиков, которые от Шаха Масуда ушли к Дустуму. Я их спросил: почему вы к Дустуму пришли? Объяснили, что генерал им квартиры дал и каждому еще по «Мерседесу». Я видел эти несколько двухэтажных панельных домов. Воды нет, только газ, туалет во дворе, никакой цивилизации. Когда я монтировал картину о Дустуме в Москве, мне сказали: «Вы что, уберите немедленно это из фильма! Если Дустум по «Мерседесу» дает, все наши поедут к нему».

Таким образом и к талибам примкнуло огромное количество сторонников. Это продажные люди, они всегда будут воевать на стороне сильного. Когда назначили штурм Кабула, я очень волновался, ну, думаю, столько крови будет... Но потом я слышал по радио, что американцы дали двести миллионов долларов. Дустум якобы сказал: я куплю пятьдесят полевых командиров -- и войска Альянса без крови возьмут Кабул, нужны лишь деньги. Ночью полевые командиры посадили на грузовики своих солдат и освободили Кабул.

-- В современном Узбекистане талибы тоже вели пропаганду своего движения. У них много сторонников?

-- Талибы старались внедриться в каждую мусульманскую страну, видимо, ростки были и у нас. Почва для них появилась в 1991 году, после отделения всех республик. Любой «крутой», богатый человек, который раньше крал у государства, теперь мог свободно обирать народ. Надо было бы на эти деньги строить школы, больницы, детские сады, а они строили тысячи мечетей. Власти на это закрыли глаза. Так в Узбекистане расцвел ислам. Молодежь пошла в мечеть, появились бороды, чалмы, женщины стали носить платки -- только глаза видны. Количество перешло в качество. Создавались целые экстремистские объединения. Потом власти спохватились, что это опасно. И начали ловить всех бородатых. Молодежь в панике посбривала бороды. Сейчас вроде бы более-менее все утихомирилось. То, что талибы проиграли, конечно, большая победа. Немножко поздновато, правда. Я думаю, несколько лет будет передышка, пока не возникнет какое-нибудь новое движение.

-- Если Запад еще тянется к Востоку, то почему у Востока нет такой тяги к западному миру?

-- Есть тяга. Президент Узбекистана Ислам Каримов выплачивает стипендии узбекским парням и девушкам, чтобы молодежь могла учиться на Западе. Они возвращаются, потому что в Узбекистане сейчас огромные перспективы для работы. Великий шелковый путь, который хотят возродить, требует огромного количества специалистов. Но мне кажется, что реанимация этого Великого шелкового пути, которая произойдет в ближайшие десять лет, тоже пороховая бочка.

-- Почему?

-- Пока это еще только проект, но уже сейчас идет борьба за сферы влияния. Там ведь будут крутиться сотни миллиардов в день. Ради них все кинутся на Восток, начнется новая борьба за рынок. И она уже может довести до третьей мировой. Достаточно одной спички, чтобы последствия стали страшными. Одно центральноазиатское государство может что-то не поделить с другим. Россия поддержит одних, а Америка -- других, и тогда конфликт не погасить...

-- Но может быть, все смогут договориться, а шелковый путь будет способствовать расцвету и узбекской киностудии?

-- Сейчас готовится полная модернизация технической базы «Узбекфильма», решается вопрос, чтобы отправлять учиться ребят и в Москву, и во Францию, и в Англию, и в Америку. Прошлое десятилетие болезненно отразилось на узбекском кинематографе, надо постепенно выбираться.

-- Не может так случиться, что к этому времени мода на восточное кино на мировых фестивалях пройдет?

-- Это не мода. Просто наступил момент, когда в Китае, Иране, Гонконге, Тайване выросли молодые режиссеры. Они принесли миру свежие идеи и новые формы. Западный зритель в общем «закис» на своей продукции, а фильмы Востока -- это свежие вещи. Пройдет несколько лет -- и появятся классные режиссеры из Югославии, Словении, Греции. Посмотрите, как в Мексике прекрасно работают, в Южной Америке.

-- Вам не обидно, что сейчас мир восторгается иранским кино, а режиссеры из советской Средней Азии так снимали 25 лет назад?

-- Действительно, все находки иранских режиссеров можно найти в фильме «Небо нашего детства», снятого 30 лет назад Толомушем Океевым. Но у меня обиды на советскую власть нет. Мой фильм был запрещен в Узбекистане местным ЦК, а Москва отправила его на международный фестиваль в Сан-Ремо. Документы мне оформляли как туристу, чтобы в Узбекистане не узнали, что лечу на фестиваль. Потом в газете «Правда» написали, что Гран-при получил фильм Хамраева «Триптих», и меня принимал Рашидов, а вся узбекская партийная бюрократия от злости не знала, что ей делать. Были и в ЦК КПСС, и в Госкино прогрессивно настроенные люди. Они, правда, долго не могли работать, их потихонечку убирали, съедали, но за несколько лет они успевали много доброго сделать.

-- Как долго вам пришлось адаптироваться к другой культуре, к другой цивилизации, когда вы переехали в Италию?

-- В Италию я приехал в 1988 году работать над проектом не из итальянской жизни. Вначале продюсеры предлагали снимать фильм о Тамерлане, потом вот возник «Бо Ба Бу». Конечно, если мне предложат снять интересный сюжет из их жизни, можно будет попробовать. Взгляд мог бы получиться свежий, но когда делаешь фильм -- словно плетешь персидский ковер. Тысячи узелков. В фильме на западную тему у меня обязательно будут узелки, которые не свяжутся, а это нарушит общую ткань фильма и получится фальшь... Если же мне придется снимать картину по Чехову или Бунину, я буду чувствовать себя нормально, потому что в моей жизни русская культура занимает огромное место.

-- А восточная?

-- Я родился, вырос в Средней Азии. Мама у меня украинка, папа таджик, пишусь в паспорте «узбек», получил образование во ВГИКЕ, через русский язык я соприкоснулся с мировой культурой. Благодаря своему деду, своим друзьям знаю языки -- узбекский, таджикский. Вся восточная изобразительная, песенная культура впитана мною еще с детства. Все это у меня входило в ткань моих фильмов, но также я учитывал и мировую кинокультуру. Когда меня спрашивают, кто ваши учителя, я называю десять режиссеров. Первый фильм, который я увидел мальчишкой, меня потряс -- «Огни большого города» с Чарли Чаплином. Мне было лет восемь, мама работала в «Узбекфильме», и там шли просмотры трофейных фильмов. Дальше -- Акиро Куросава, Андрей Тарковский, Федерико Феллини, Микеланджело Антониони, Ингмар Бергман, Альберт Хичкок, Джон Форд, Стивен Спилберг, Сергей Параджанов.

-- Микеланджело Антониони сыграл в вашей жизни особую роль?

-- То, что я работаю и живу с семьей в Италии, полностью заслуга Антониони. Он был в Ташкенте в 1976 году на международном кинофестивале и заодно присматривался со сценаристом Тонино Гуэррой к натуре для своего проекта «Бумажный змей». По просьбе руководства я им показывал Узбекистан. Антониони, как интеллигентный человек, поинтересовался, какая у меня профессия. Я сказал: кинорежиссер. На третий день они стали в этом сомневаться, потому что на меня работали ассистенты, чекисты, милиция, итальянцы же были почетными гостями фестиваля. Стали шутить, что я, наверное, не режиссер, а человек из органов. Антониони попросил показать ему мои фильмы. На «Узбекфильме» устроили просмотр «Человек уходит за птицами», и слышу, как он переводчика спрашивает, совпадает ли фамилия в титрах. Ему понравилось, он наговорил много комплиментов и захотел посмотреть еще какой-нибудь мой фильм. Нашли картину «Без страха». И тогда Антониони сказал, что такой фильм, как «Человек уходит за птицами», могут сделать и другие режиссеры, а «Без страха» никто не сделает, это мой путь. Потом мы стали встречаться, и он узнал, что я мечтаю о картине про Тамерлана. У себя в Италии он в одном интервью рассказал обо мне. Прочитал это продюсер и прислал телеграмму: прошу прибыть для обсуждения. Времена советские, меня не выпустили, так продюсер приехал в Москву, а уж потом я поехал в Италию.

-- И что случилось с Тамерланом?

-- В Италии я работал в той кинокомпании, с которой Сергей Бондарчук снимал «Тихий Дон», а Толомуш Океев «Чингизхана». Я их и познакомил с этими неаполитанцами, которые у государства взяли под эти фильмы около ста миллионов долларов. Но видите, чем все кончилось: мой Тамерлан так и не случился, Океев фильм тоже не снял, а «Тихий Дон» снят, но арестован. Итальянцы оказались теми еще жуликами.

В общем, я был в состоянии депрессии. Пока моя дочь Ляля не устроила мне жуткий скандал: «Хватить сидеть и целыми днями пиво тянуть». В записной книжке у каждого режиссера есть много различных проектов, которые хотелось бы сделать, и она мне напомнила, что у меня есть библейская история на тему «не возлюби...» Вариант про двух пастухов, отца и сына, которые где-то живут в пустыне и вдруг находят заблудившуюся и умирающую от жажды белую женщину. Дочь меня заперла в доме, сказав, что не даст ни бутылки пива, пока не напишу заявку. Я написал две страницы, и дочь послала их по разным странам. Понравилась итальянцам. Потом написал сценарий, продюсер была в истерике, говорила, что никогда не читала сценария, в котором четырнадцать страниц, все пишут по 150. Я объяснял, что я буду снимать картину без диалогов. Ну о чем белая женщина может говорить с молчаливыми восточными людьми, обо всем уже переговорившими в жизни. Продюсер сомневалась, но все-таки предложила сценарий для рассмотрения министерству культуры. Там сразу выделили деньги, видно был человек, который немножко разбирается в кинематографе. Узбекский продюсер дал 200 тыс. долларов. Мы на них сняли всю картину в Узбекистане. Итальянцы и французы тратили на своих: французы оплатили участие Ариэль Домбаль, итальянцы -- своей съемочной группы и технические услуги (аппаратура, монтаж, перезапись). На все ушло около полутора миллионов долларов.

-- Вы рассказывали, что после этого фильма остались на бобах. Разве в контракте не было все прописано до мелочей?

-- Продюсер говорила: что ты о контракте беспокоишься, давай снимай, мы же друзья. Я работал без контракта, не мог остановить картину. Мне сами итальянцы говорили: останови съемки. Но как остановить? Я десять лет не снимал, начну судиться, актеры улетят в Алма-Ату, Ариэль Домбаль -- в Париж, и все кончится! Когда я завершил картину, продюсер со мной контракта так и не заключила, ну и не заплатила ничего. Нашла повод: я не выполнил две ее поправки. Судиться с итальянской Фемидой сложно, это самая бюрократическая система в мире, процессы идут по 30--40 лет. Мне Антониони рассказывал, что он десятилетиями судится с продюсерами. Вот мы до сих пор судимся, продюсер не платит и не хочет платить. Я решил: пусть внуки мои получат деньги, я буду судиться хоть тридцать лет.

-- Значит, там жульничество тоже есть?

-- Очень веселое. Они едят спагетти, пьют вино, хитрят и лихо деньги перекидывают, прячут их. Пример «Бо Ба Бу» очень показателен. Министерство культуры Италии выделило средства на проект. Причем продюсер взяла больше, чем сказала нам. Документы привезла из Узбекистана. Там немножко дала денег, и ей сделали документы, по которым выходит, что за все платили из итальянских денег, хотя платил узбекский продюсер. Хитрость выяснилась позже. Очень все они умеют делать ловко. В итоге французы переругались с итальянцами. А итальянка хитрая женщина -- объявив банкротство, продала права на картину панамской компании. Но эту панамскую компанию она сама образовала, под чужой фамилией. Мой адвокат все это раскопал и сказал: на Западе все так и делается.

-- Кто в итоге владеет фильмом?

-- Французы, итальянцы, узбеки. Франция получила права проката у себя, в Бенилюксе. У узбекского продюсера 30% прав для мирового проката и 100% по бывшему СССР. Но мы с Рустамом Ибрагимовым не разбираемся в прокате и потому передали все права Сергею Сельянову. Просто бог помог, это великий продюсер, и он заслуженно получил «лучшего продюсера десятилетия», умница. Я рад, что ему моя картина понравилась.

-- Что вы думаете снимать сейчас?

-- «Историю одного самосожжения», историю женщины в Азии, которая в финале себя сжигает. У героини такая жизнь, что я хочу, чтобы зритель, посмотрев картину, вышел из зала и сказал: я видел картину с хеппи-эндом.

-- Кто будет финансировать этот фильм?

-- Не знаю. Я предложил сценарий двум студиям, итальянцам давал читать. Думают, мучаются. Сейчас получать деньги на фильм очень тяжело. Вот у меня есть очень хороший друг Франко Неро, в Голливуд летает и там ищет мне деньги на два проекта. Возвращается, ругается страшно и по-английски, и по-итальянски. Трудно найти деньги.

На «Бо Ба Бу» мне деньги дал парень, который работал на ташкентской студии переводчиком, вырос на моих фильмах. Потом Рустам Ибрагимов стал бизнесменом, разбогател и, услышав, что Хамраев ищет деньги на свой проект, меня позвал и спросил: сколько вам надо? Я сказал: для начала хоть 200 тысяч долларов. Деньги к деньгам, если вы дадите -- может быть, еще кто даст. А сейчас над ним все коммерсанты смеются, говорят: твои деньги пропали. А он им в ответ говорит: зато я с Хамраевым полмира объездил с этим фильмом...

Али Хамраев родился в 1937 году в семье работников студии «Узбекфильм». Отец -- первый узбекский сценарист, погиб на фронте зимой 1942 года.

Об Али Хамраеве как о самобытном художнике заговорили в 1966-м, после фильма «Белые-белые аисты». Хамраев стал ведущим режиссером «Узбекфильма», снимал фильмы о революции: «Седьмая пуля», «Телохранитель», «Чрезвычайный комиссар». В фильме «Без страха» он объединил тему революции и женский вопрос на Востоке. Жил под двойным цензорским гнетом -- местного ЦК и Госкино Москвы. Все же самыми удачными для Хамраева стали семидесятые годы. В этот период он снял «Человек уходит за птицами» (премия на Всесоюзном кинофестивале за изобразительное решение в 1976 году и приз за режиссуру в Дели) и «Триптих» (Гран-При в 1980 году на фестивале в Сан-Ремо). За год до перестройки (1983 год) он снял первый советско-афганский фильм «Жаркое лето в Кабуле».

Последний его фильм «Бо Ба Бу» завершен им в 1998 году. Эта история двух пастухов -- отца и сына, которые нашли в пустыне умиравшую белую женщину, снята почти без слов. Фильм очень высоко оценен критикой, он участвовал в фестивале в Роттердаме, Шанхае, Карловых Варах. В Москве на фестивале «Лики любви» в этом году он получил главный приз -- «Золотую стрелу».

Около трех лет этот фильм лежал на полке, так как сам режиссер заблокировал его выход на экран в борьбе с итальянским продюсером Шанталь Ленобаль Бергамо. Лишь когда официально было объявлено о банкротстве кинокомпании «Антеа», Али Хамраев, не прекращая судебной тяжбы, смог показывать фильм. «Бо Ба Бу» вскоре выходит в российский театральный прокат и на видео.