Над «Летописью жизни и творчества Анны Ахматовой» (М., «Индрик») Вадим Черных работал долго. Первое издание составили четыре части, выходившие в 1996--2003 годах и быстро исчезавшие с прилавков; часть заключительная (1957--1966) печатается впервые. Оценивать (рецензировать) эту огромную (48 печатных листов) работу -- как и любую квалифицированно подготовленную Летопись -- имеют право лишь весьма немногие специалисты. Дискуссий по частным вопросам, дополнений и уточнений, разумеется, не избежать, но и проигнорировать тот свод взаимообъясняющих «фактов» (и «фактов», противоречащих друг другу, а потому туго поддающихся интерпретации), который систематизировал Черных, едва ли сможет сколько-нибудь корректный историк русской словесности и культуры ХХ века (а не только филолог, изучающий наследие Ахматовой, Гумилева, Мандельштама или Пастернака).

Ни одна Летопись, по жанровой сути своей чурающаяся концептуальности, не может заменить биографии писателя. Но и биография (если это действительно жизнеописание, а не замаскированный под него бульварный роман или площадной пасквиль) не «выстроится» без опоры на строгую информацию о трудах и днях. Строгую не значит «внеэмоциональную» -- как правило, «факты» из жизни большого человека весьма красноречивы. И не только потому, что свидетельствующие о них современники ощущают масштаб личности (не всегда и не все), но в первую очередь потому, что человеческое величие принадлежит не сфере фантазии (злокозненно дурачащей простецов и тешащей их слабые сердчишки), а объективной реальности. Как, впрочем, и завистливое (или игровое -- хрен редьки не слаще) стремление «разоблачить» это самое величие (то есть для начала мотивировать его какой-нибудь гадостью, а потом к абсолютной мерзости свести).

Об Ахматовой за последние годы было наговорено немало вздора -- как имитирующего академическое беспристрастие (посылочное «все сложнее» элегантно превращается на выходе во «все пошлее»), так и откровенно злобного. Лучшей панацеей от равно ядовитой клеветы как рафинированных (и почему-то при общем отрицании «морали» склонных к плоскому морализированию) «иванов карамазовых», так и вдохновленных ими истерично-тупых «смердяковых» может служить сквозное чтение Летописи. С мемуаристами и исследователями («апологетами») наши «разоблачители» разбираются тем же манером, что и с художниками: если последних аттестуют «деспотами», то первых -- «рабами», бескорыстными (зомбированными гением-тираном) или расчетливыми (подыгрывающими «культу» за некие блага). Перекличку разноголосых свидетельств и вырастающую из простого хронологического соположения фактов «логику судьбы» тотальному перетолкованию подвергнуть сложнее, хотя истинных артистов и их благодарных слушателей (тут кроме прочего играет важную роль восхищение «дерзостью» разоблачителей -- сакраментальное во дает!), конечно, такая ерунда не остановит. Если некто убежден, что истины, добра и красоты не существует вовсе, что всякий художник -- мерзавец по определению, а любые стихи, картины, симфонии -- ложь, искусно и коварно маскирующая природное гнидство сочинителя, то его ничем не проймешь. Но речь идет не о них, а о просвещенной публике, которая пока еще в силах отличить сокола от цапли. Или хотя бы помнит, что птицы бывают разных пород. Такому читателю Летопись, которую с истинным тщанием и строгим тактом составил Черных, нужна не меньше, чем историкам и филологам.

От цитат на сей раз воздержусь. Совсем не хочется козырять «благородными» частностями, невольно выворачивая наизнанку стратегию обличителей, выискивающих и смакующих «темные сюжеты». Могу лишь заметить, что оторваться от чтения Летописи удается с трудом, а когда книгу все-таки откладываешь, глаза непроизвольно ищут ахматовский двухтомник 1990 года. Кстати, готовил это отнюдь не утратившее значения, и наверно, остающееся лучшим для «обычного читателя» издание будущий автор Летописи Вадим Черных.