Cosi fan tutte («Так поступают все») -- очередной элемент репертуарных будней Мариинки. Честно заработанная стилистическая корректность в обращении с иноземными авторами в отношении Моцарта напоминает лицемерную карнегиевскую улыбку: научились скрывать трудовой пот и постоянные проблемы с чудовищной косной русской вокальной школой. Новосоделанной Cosi... впору заканчивать факультативный курс по Моцарту.

Сценическая обертка спектакля хороша разве что «не противностью» декораций Тициано Санти. Поначалу -- крашенные морилкой колонны, симметричные черные проемы, занятые из архитектурной декорации известного фильма Лоузи «Дон-Жуан». Затем морской бриз дует сквозь щели в жалюзи. На заднике нарисована вода. Синяя и, наверное, морская. Костюмы Джованны Аванци хорошо смотрятся, если их, к примеру, вместе с персонажами уложить на фальшивый мрамор набережной, -- образуются живописные складки.

Если как паутину смахнуть кустарную разводку режиссера Вальтера Ле Моли, объявится собственно музыка. Территория самых больших обид и огорчений. Мариинская моцартиана прочертила странный зигзаг. Была страшноватая и клюквенная «Волшебная флейта»; затем -- здорово размявшая труппу «Свадьба Фигаро»; затем -- «Дон-Жуан», самый стилистически точный спектакль из всего российского Моцарта последнего времени. Нынешняя Cosi... -- пресные самоповторы, смиренное исполнение «каприза руководства».

Заморочный нестандарт жанра, хитрые опыты с формой и вообще театральностью, технические козни этой оперы понимаются (и теми, кто в яме и на сцене, и теми, кто это все наблюдал) не иначе как горе от ума съеденного семьей и заказами Амадея. Cosi... словно надо подхватить под руки, чтоб не осела от собственной немощи. У дирижера Джанандреа Нозеды даже сверхвитальные presto выходили фигурами этикета, причем настолько галантными, что было совершенно невозможно заподозрить даже намек на какие-то феноменальные непристойности и эротизм оперы, обещанные буклетом.

Солисты будто и не подозревают, что роль у Моцарта прежде всего вокальная строчка с великолепной культурой детали, каноническими штрихами и весомостью каждой ноты в любом пассаже. Прекрасная актриса и певица Татьяна Павловская (Фьордилиджи) занялась раскрашиванием вокальных гравюр этой невероятно сложной партии, в результате фуриозные энергичные колоратуры обернулись риторическими виньетками в пышно распетой романтической кантилене. Еще одна «рекордсменская» партия -- Феррандо (Даниил Штода) -- ограничилась неряшливыми эскизами, где к тому же, вопреки традиции петь моцартовских любовников с минимумом звуковой телесности, маячила маскулинная итальянщина. Отличный вокалист Ильдар Абдразаков и превосходная субретка Ирина Матаева, обделенные режиссером и, видимо, репетиторами, весь спектакль попросту томились.

Работа, по сути, ограничилась раскладыванием пасьянсов при назначении на партии и борьбой с их трудностями (по счастью, не слишком бросавшейся в глаза). Но при этом обнажился холостой ход Мариинского механизма: со вкусом подобранная коллекция голосов закаляется в разнообразном репертуаре, зато от всеядности тонкая и нешумная материя моцартовского театра бессовестно ассимилируется, оставаясь школьными штудиями. Вероятно, это неизбежные издержки другой ассимиляции -- профессионального Мариинского театра и его учебного заведения -- Академии молодых певцов.