Знаменитейшее произведение XIX века «Фантастическая симфония» (1830) инициировано двумя обстоятельствами: Берлиоз влюбился в британскую актрису Гарриет Смитсон (1827) и во Франции случилась Июльская революция (1830). Неутоленную страсть (жениться на Гарриет удалось только в 1833-м) композитор выразил в музыке, придав чувствам театральную чрезмерность -- качество, свойственное эпохам общественной перестройки, склонным к масштабным жестам и всякого рода аффектациям. Как образцовый романтик, не сомневающийся, что является центром Вселенной, Берлиоз распахнул миру свое внутреннее пространство (другое название симфонии «Эпизод из жизни артиста»), не только не стесняясь, но даже смакуя неприглядные стороны: в опиумном опьянении автору мерещится совершенное им убийство, казнь, за которой он наблюдает как бы со стороны, а потом шабаш, где его все равно не отпускает образ возлюбленной. Конечно, сегодня трудно поверить, что сюжет, который в веке XX очень подошел бы Бунюэлю, воплощен Берлиозом совершенно всерьез: в той старательности, с какой композитор транслирует свою фантазию, есть элемент игры. Игры на любимую тему романтизма: жизнь творца -- это театр, в котором участвует весь мир, включая друзей, любовниц, публику, критиков и менеджеров.

Именно поэтому «Фантастическая симфония» не просто музыкальное произведение, а культурный символ, обозначающий высокий предел эгоцентризма в искусстве, когда все разнообразие мира сместилось к одной точке -- внутреннему «я» одного человека, вознесшего себя над толпой. Берлиоз, даже играя, относился к себе крайне серьезно.

Именно так, всерьез, и подают сегодня его автобиографическую пьесу в пяти актах Национальный филармонический оркестр России и его главный приглашенный дирижер Ион Марин, давший свой первый концерт в этом сезоне. Австрийский подданный румынского происхождения, делающий прекрасную мировую карьеру, Марин кажется музыкантом, созданным для исполнения возвышенно-романтической музыки без какой-либо по отношению к ней дистанции. Марин дирижирует романтическими полотнами с таким пламенем, будто они написаны прямо сейчас. Вместе с тем эта управляемая энергия, вдохновляющая большое количество оркестрантов на прекрасные соло и богатые тутти, задает и серьезный тон высказывания, вступающий в противоречие с харизматичной, но уж слишком элементарной музыкой, где сегодня очень трудно разглядеть не то что безумие, но даже и легкую маниакальность. Все здесь понятно и очень просто, и казалось бы, симфония представляет лишь исторический интерес: театрализация страхов вызывает сегодня уже не сочувствие, а скорее улыбку, как взмахи гигантских крыльев злого волшебника в «Лебедином озере» или удары в полночь на кладбище в «Жизели».

Исполнение НФОР с Марином было адекватно музыке -- позиции романтизма были заявлены важно и незыблемо, а восторженный прием публики означал, что сегодня для многих темой вечера является сам концертный ритуал XIX века без других задач. Действительно с ранним и, прямо скажем, не лучшим произведением Берлиоза музыканты контактировали просто как с музыкой, которую надо качественно сыграть и которая понятна в подробностях, чего не скажешь о Третьей Брамса (1883), сыгранной в первом отделении. Однако то, что два произведения XIX века предстали в начале XXI так, будто между нами и тем временем нет духовной дистанции, является главным результатом концерта. То, что могло бы вызвать улыбку, рассматривалось неоспоримо серьезно. В век, когда жанр симфонии умер, а фигура композитора исчезла как общественная субстанция, это жест достойного, вызывающего уважение консерватизма.