В самом начале 1941 года Генштаб Красной армии провел штабные игры высшего комсостава, которые многие до сих пор считают чем-то вроде репетиции будущих военных действий июня 41-го. Распространенная легенда гласит: Жуков, игравший за «западных» (читай -- за Германию), разбил тогда войска командующего Западным фронтом Павлова, причем примерно так же, как это сделали полгода спустя немецкие войска. Детальный анализ штабных игр показывает: это только легенда, не имеющая к действительности никакого отношения. Уроки, которые вынесли из этих игр советские генералы, действительно сыграли свою роль. Не столько в 1941-м, сколько в 1942-м, когда Красная армия начинала свои первые наступления. Пытаясь действовать по тем же принципам, что и на январских играх, военачальники раз за разом загоняли свои войска в «котлы» окружений.

Царские карты

Документы, связанные со штабными играми января 1941 года, объединены в 14 дел Российского государственного военного архива (ф. 37977, оп. 5, дд. 564--577). Они позволяют практически полностью восстановить всю предысторию игр и их ход.

Первоначально Генштаб планировал одну стратегическую игру, на так называемом северо-западном театре -- от Бреста до Балтики. 11 октября 1940 года нарком обороны маршал С. Тимошенко утвердил соответствующий документ, подготовленный начальником Генштаба К. Мерецковым и начальником оперативного управления ГШ Н. Ватутиным. В нем предписывалось провести двустороннюю штабную игру на картах по теме «Наступательная операция фронта с прорывом У[крепленного] Р[района]». Участники игры -- командующие округами, армиями, а также по особому списку -- окружные начальники штабов, ВВС, артиллерии, тыла. К документу прилагалась карта с расположением войск, нанесенным собственноручно Ватутиным. Карта сама по себе любопытна -- за основу была взята карта еще царского Генштаба. Города на ней назывались «по-старорежимному»: Кiевъ, Бжесць-Литовск, Бялысток, Бобруйскъ. И только вместо «Санкт-Петербург» было напечатано «Ленинград». Граница СССР с Германией нарисована от руки оранжевым карандашом.

В соответствии с планом учений войска «восточных» (читай -- советские) располагались вдоль самой госграницы. Распоряжение Тимошенко и карту Ватутин 17 октября передал своему заму Василевскому, который и должен был разработать условия игры в деталях. Между прочим, Ватутин распорядился обозначать части «западных» подлинными номерами немецких частей! Намеченный срок игры -- 17--19 ноября 1940 года -- указывает, что ее собирались приурочить к ежегодному совещанию высшего командного состава РККА, которое традиционно проходило в ноябре (не мешали этому даже репрессии 1937--1938 годов, хотя некоторые участники исчезали тогда прямо во время перекуров). Сборы не проводились только в 1939-м из-за подготовки к войне с Финляндией. Однако в 1940-м совещание высшего комсостава, а с ним и игры решено было провести, но, несмотря на отсутствие войн, они оказались перенесены на полтора месяца -- на конец декабря.

Враг назван

Причина переноса связана, по-видимому, с новой попыткой поделить сферы влияния с Германией. Раздел Европы, оформленный в секретных протоколах августа-сентября 1939-го, к тому моменту уже был полностью реализован (за исключением Финляндии). К лету 1940 -го, судя по всем действиям, советское руководство решило отложить в сторону советско-германский договор «О дружбе и границе» от 28 сентября 1939 года и именно Германию рассматривать как вероятного противника в европейской (ее тогда еще не называли мировой) войне. 26 июня 1940 года вышло правительственное решение о начале строительства укрепрайонов на западных границах, а из советской печати в одночасье исчезли упоминания о французских и английских «поджигателях войны». В июле 40-го Генштаб завершает первый вариант оперативного плана войны на западном театре военных действий, где Германия называлась главным противником.

Но в тот же день, когда Василевский получил записку от Ватутина (17 октября 1940 года), Сталин получил письмо от Риббентропа с предложением нового передела мира: «По мнению фюрера, историческая задача четырех держав в лице Советского Союза, Италии, Японии и Германии, по-видимому, состоит в том, чтобы устроить свою политику на долгий срок и путем разграничения своих интересов». Сталин ответил Гитлеру 21 октября: «Я согласен с Вами, что вполне возможно дальнейшее улучшение отношений между нашими государствами, опирающееся на прочную базу разграничения своих интересов на длительный срок».

Поскольку появилась вероятность новых договоренностей с Германией, штабные игры отложили. Молотов 9 ноября отправился в Берлин. В итоге переговоры закончились ничем, и два диктатора вплотную взялись за подготовку к войне друг с другом. Уже 29 ноября в германском генштабе стартовала стратегическая штабная игра по отработке вторжения в СССР.

«Ошибки» Жукова

В советском Генштабе документы по возобновлению подготовки к играм датированы 13 декабря. Решено было провести еще одну игру -- на юго-западном театре, т.е. в районе границ Украины и Молдавии. Но если немецкие генералы отрабатывали реальные планируемые операции, у их советских коллег были более скромные цели. В декабре 1940-го планы оснащения и развертывания Красной армии еще ориентировались на лето 1942-го. Основная задача игр -- «дать практику высшему командованию в организации и планировании фронтовой и армейской операции». Для Красной армии это было поистине насущным делом: в большинстве своем высшие командиры поднялись на свои должности с дивизионного и полкового уровня после репрессий 1937--1938 года и не имели необходимых опыта и знаний. Недаром и Всеармейское совещание, предшествующее играм, стало, по существу, чтением лекций по основам современного оперативно-командного искусства. Те уроки, которые военачальники Красной армии получили в штабных играх, они потом и пытались применять в ходе реальных военных действий 1941--1942 годов.

При подготовке к оперативно-тактическим играм были составлены специальные списки с распределением ролей высшего комсостава, обязанностей офицеров Генштаба по обслуживанию игры, функциями технического персонала. Машинистки упоминались там довольно своеобразно: «Токарева Ася, Простякова Клава».

В вводных данных первой игры определялось, что «западные» нанесли первый удар по Белорусии и Прибалтике, но через две недели оказались отброшены «в исходное положение». С этого момента игра, собственно, и начиналась. Полное преимущество в силах было у «восточных» -- шесть обычных армий и одна конно-механизированная группа, 8800 танков, 5650 самолетов. «Западные» противостояли им тремя армиями с 3500 танками и 3330 самолетами.

Действия участников предопределяли директивы Ставки. Командующему Северо-Западным фронтом «восточных» Д. Павлову (в реальности -- командующий Западным округом), Ставка дала выбор: либо атаковать Восточную Пруссию с юга и востока, через ее крепости, на Кенигсберг, либо наносить главный удар в обход, выходя к устью Вислы и отрезая Восточную Пруссию от остальной Германии. Павлов предпочел второе -- глубокий удар по местности, где нет укрепрайонов.

Командующий Северо-Восточным фронтом «западных» Г. Жуков (командующий Киевским округом) получил единственную установку: продержаться до подхода резервов, чтобы затем ударить с севера в основание Белостокского выступа. Причем удар нужно было осуществить в координации с соседом справа -- условным Восточным фронтом, который готовил удар по южному основанию выступа. Таким образом, войска «восточных» могли оказаться в «котле». Спустя всего полгода советский Западный фронт действительно попал в «котел» в Белостокском выступе. Включение аналогичных ударов в начальные условия игры свидетельствует, что в Генштабе «не дураки сидели» и прекрасно понимали, каковы возможные действия противника против Белостокского выступа.

Но удар на окружение «восточных» даже не отрабатывался, игра к этому моменту завершилась. По-видимому, возможность изучить отражение этой реальной угрозы организаторов игры интересовала мало.

По ходу игры Жуков, имевший гораздо меньше войск, действовал активно и изобретательно: отводил части из-под удара превосходящих сил за линию укрепрайонов, активно перегруппировывал их к наиболее угрожающим участкам, совершал ночные контратаки и даже создал преимущество на узком участке, нанеся Павлову контрудар во фланг. Тем не менее именно отдельные действия Жукова были признаны ошибочными.

Но дело было не столько в реальных ошибках, сколько в привычке руководства игр (и это было стойкой довоенной традицией) старательно подыгрывать «своим». Например, Жукова укоряли за отвод войск из Сувалкского выступа. Но что им там было делать -- погибать в окружении превосходящих сил?

Вопреки распространенной легенде Павлов не проиграл Жукову. Действия Павлова в конспекте разбора учений признаны успешными. Обладая подавляющим преимуществом по всем параметрам, Павлов действовал просто: наносил вспомогательные удары на флангах и главный удар -- вдоль южных границ Восточной Пруссии, продвигаясь длинной вытянутой полосой.

Откуда же взялась версия о «поражении» Павлова? По-видимому, это мнение возникает у любого, кто видит карту с финальными решениями сторон: длинная вытянутая стрела наступающих войск «восточных», в основании которой стремятся навстречу друг другу две синие стрелки.

Репетиция харьковской катастрофы

Тот подход к ведению наступательных операций, который был одобрен в первой игре, во второй получил свое закрепление и развитие. Вторая оперативная игра по своим масштабам и сложности намного превосходила первую. Здесь, на пространстве от Кракова до Кишинева, происходило сразу несколько крупных сражений. Наступали обе стороны, преимущество в силах и инициативе было на разных участках то у одних, то у других. Как сказано в конспекте к разбору игры, «наступательная фронтовая операция разворачивалась на фронте около 1480 км, и в ней участвовало со стороны Юго-Западного фронта «восточных» до 75 стрелковых дивизий, шесть кавалерийских дивизий, до 10 000 танков... против двух фронтов «западных» в составе 85 пехотных дивизий, четырех кавалерийских, 5500 танков» (также около 6000 самолетов у «восточных» и 4500 у «западных»).

Казалось бы, эта игра самим размахом должна была привлечь больше внимания мемуаристов и исследователей, даже и в советскую эпоху. Однако о ней известно мало. Причина, по-видимому, в «неудобных» условиях игры. Если в первой хотя бы во вводных данных упоминалось, что это «западные» начали войну, во второй этого фигового листка не было, напротив, сказано о предшествующем началу игры наступлении «восточных» на краковском, люблинском, варшавском направлениях, которое «западные» остановили только на рубеже Вислы. При этом наступательные действия Южного фронта «западных» названы контрнаступлением, из чего окончательно ясно, что именно «восточные» начали боевые действия. Ко всему начальная директива Ставки для «восточных» требовала бомбежками дальней авиации «разрушить военно-промышленные центры Будапешт, Бухарест». Командование фронта и ВВС «восточных» старательно повторили эту формулировку в своих приказах. В общем, неудивительно, что во многих советских публикациях о том периоде упоминалась только одна, первая игра.

Во второй игре у «восточных» воевал Юго-Западный фронт под командованием Г. Жукова, у «западных» -- Юго-Восточный и Южный фронты под руководством соответственно Д. Павлова и Ф. Кузнецова (командующий Прибалтийским округом). Задания, которые стороны получили от Ставки, как и последующий разбор игры, показали, что репрессии против военачальников сказались не только на уровне фронтовых и армейских командиров, но и на «мозге армии» -- Генштабе.

Согласно его директивам с юга у «западных» вместо мощного удара сосредоточенным кулаком войска наступали настоящей растопыренной пятерней: пять армий -- в пяти расходящихся направлениях! На Львов, на Тарнополь, на Проскуров, на Жмеринку, на Кишинев. Командующий Южным фронтом Кузнецов почувствовал ненормальность заданной ситуации, и на втором шаге игры стал группировать силы на запад, поближе к наступлению Юго-Восточного фронта. Позже командир 5-й армии Южного фронта И. Конев предложил перенести тяжесть удара еще левее, на Станислав (Ивано-Франковск), для соединения с Юго-Восточным фронтом и окружения 13-й армии «восточных».

Правда, никаким идеям «западных» сбыться было не суждено: продолжался подыгрыш «своим». Так, Конев был уверен, что левый фланг его армии прикрыт Карпатами, но руководство игры посчитало иначе и позволило Жукову нанести там удар на окружение. В активных перегруппировках, которыми снова отличился Жуков, его не ограничивали в скорости: его войска могли пройти за три ночи и 100, и 120 км. В то же время «западным» в одной из перегруппировок предписали идти на сутки дольше, мотивируя необходимостью соблюдать реальные темпы. Не успел начальник ВВС Юго-Восточного фронта «западных» П. Жигарев издать директиву №1, о бомбежке аэродромов противника и мостов через Буг для срыва сосредоточения «восточных», как ему тут же пришлось писать к ней дополнение: «Ввиду того, что Главное командование не имеет возможности ... борьбы с авиацией противника и срыва сосредоточения резервов, вношу следующие коррективы...» Наконец, почти все резервы, приданные «западным», вплоть до конца игры «выгружались» в местах сосредоточения и не могли участвовать в ней. В итоге все наступления «западных» в конце концов затухли, а у «восточных» все до единого удались.

Жуков, командовавший «восточными», вновь проявлял недюжинную энергию -- активно перебрасывал войска, назначал наступления даже там, где их не планировала Ставка (после окружения трех армий «западных» под Черновцами -- удар на Бухарест). Его приказы действительно выделялись на общем фоне какой-то особой сосредоточенной энергией. Тем не менее если бы его действия проходили в реальности, войска Юго-Западного фронта оказались бы как минимум в трех «котлах». Уже упомянутый удар во фланг Коневу был настоящей авантюрой, потому что проводившая его 13-я армия вся была брошена глубоко под основание вражеского наступления, при том, что у другого ее фланга тоже наступал противник. В реальной жизни он наверняка постарался бы сомкнуть эти удары и оставить 13-ю армию в окружении. Другой удар -- на Краков и далее на Катовице, как признал сам Жуков, разбирая игру, не был обеспечен с флангов. Но это не все. Фактически к Кракову вышел всего один мехкорпус, оставив далеко позади стрелковые части. Противник легко мог отрезать его, заперев танки в еще одном «котле».

Наконец, самый главный в этой игре, стратегический удар на Будапешт, в итоге также свелся к дальнему броску изолированного мехкорпуса. Прорвав оборону на границе Польши и Словакии, и введя в прорыв конно-механизированную армию, Жуков основные ее подвижные силы повернул к востоку ради второстепенной задачи: окружения под Ужгородом армии «западных». Какая судьба ждала одинокий мехкорпус, наступающий более чем на 200 км в глубину, можно даже не гадать -- «котел» №3.

Состоявшийся после игр разбор вскрыл некоторые недостатки. Пожалуй, самый значимый из них -- неспособность авиационных командиров даже не в боевой, а в спокойной учебной обстановке, сидя в соседних кабинетах, согласовывать действия армейской и фронтовой авиации, бомбардировщиков и истребителей. Увы, спустя полгода ничего не изменилось.

Что же касается шести одновременных наступлений Жукова (что для одного фронта само по себе нонсенс), в конспекте разбора игры все они в основном были одобрены (за исключением мягкого замечания об использовании конно-механизированной армии). Тем самым такие действия стали своего рода образцом для генштабистов и военачальников фронтового и армейского звена, которым всего через полгода предстояло вести реальные сражения.

По этому образцу они потом и воевали. Примером безоглядного наступления с последующей гибелью в «котле» стали наступления под Ржевом в январе 42-го, два наступления 2-й Ударной армии под Ленинградом и другие, из которых самое известное -- Харьковское, в мае 1942 года, с последующим отступлением Красной армии до Сталинграда.

Широко известно свидетельство советского военного историка В. Анфилова о разговоре с Жуковым в 1965 году. Отвечая на вопрос о возможности в 1941-м году первого удара советских войск, Жуков ответил: «Могла бы произойти катастрофа гораздо более крупная, чем та, которая постигла наши войска в мае 1942-го под Харьковом». Зная обстоятельства штабных игр 41-го года, можно предположить, что именно имел в виду маршал. По-видимому, он припомнил свои условные удары на Краков и на Будапешт, которые, как и бросок Павлова в первой игре, оказались репетицией харьковской катастрофы.