Нынешний сезон в Штутгартской опере проходит под знаком Франции. Три новые постановки французских опер XIX века: уже состоявшаяся -- «Троянцы» Гектора Берлиоза и грядущие -- драматичная «Еврейка» Галеви (премьера в марте) и приключенческо-эротический «Граф Ори» Россини (премьера в мае), плюс продукция прошлых сезонов: «Пеллеас и Мелисанда» Дебюсси и «Кармен» Бизе. Дополнение -- симфонические концерты из музыки французских композиторов и международный симпозиум «Гранд-опера между Галеви и Берлиозом». Специалисты из разных стран объединились ради того, чтобы осмыслить рожденный после Французской революции жанр большой оперы с точки зрения современного человека.

Начало штутгартской оперной рефлексии на французскую тему убедительное. Постановка оперной дилогии «Троянцы» показывает отсутствие музейного взгляда, что для немецкого театра давно норма. Три важных периода в истории человечества -- античность (Троянская война, ставшая эпосом в «Энеидах» Вергилия), романтизм (оперная дилогия духовного наследника Французской революции, автора либретто и музыки Берлиоза), наконец, новейшее время (немецкий режиссер Иохим Шлемер в постановке пытается вести масштабный разговор о современных ценностях).

Спектакль Шлемера -- серьезное высказывание о том, что такое война и мир, правда и иллюзия, любовь и предательство, о том, в чем смысл истории и что в ней значит отдельная человеческая жизнь. Пророчество Кассандры, троянский конь, падение Трои, любовь карфагенской царицы Дидоны и троянского героя Энея, наконец отплытие Энея в Италию ради основания нового царства -- все это мыслится в Штутгарте в категориях архетипического. Это базовые модули мира, который, по сути, не меняется: так называемый прогресс -- движение к новому и лучшему -- на самом деле оборачивается разрушением главного -- человеческих контактов.

Не отличаясь изысканностью в деталях (в частности, в разработке характеров), спектакль затрагивает глобальные темы -- насилие, терроризм, массовое самоубийство, завоевание. Но эти темы не выглядят абстракцией, вызывая не только интерес, но и живейшее соучастие: как-то само собой получается, что все, что происходит на сцене и что отменно и с большим достоинством исполняется оркестром, хором и солистами Штутгартской оперы под управлением ее генерального музыкального директора Манфреда Хонека, становится частью нашей жизни, исполненной скорее боли и страданий, чем радости и устойчивости.

Мир, в котором мы живем, очень зыбок: ни один позитив зафиксировать невозможно. После десятилетней осады троянцы наконец вздыхают свободно -- забрезжил мир, однако впереди еще большие испытания, придуманные коварными греками, -- загадочный троянский конь -- и безрассудная вера в то, что все будет хорошо, несмотря на предсказания Кассандры (Барбара Шнайдер-Хофштеттер). Когда враг проникает в Трою и мы видим, как над беззащитными женщинами в воздухе нависли черные нечеловеческие существа в масках, сжимается сердце, настолько эта картина выражает боль современной жизни с ее тотальными конфликтами. Этот момент, финал первой части дилогии, ставит под сомнение вроде бы неоспоримую мысль о том, что мир устроен разумно. Любое завоевание не только жестоко, но и бессмысленно: зачем все это нужно, если ради власти происходит массовая гибель людей, встречающих насилие самоубийством?

Второй важный момент спектакля -- его финальная часть. После прекрасной идиллии -- любви Дидоны и Энея -- катастрофа: прощание и разлука. Повинуясь судьбе, троянский герой уплывает в Италию. Пытаясь его остановить, царица Карфагена терпит крах: для Энея ценность завоевания и власти выше любви. Этот эпизод, когда разъяренная Дидона безуспешно пытается переубедить не имеющего своей воли Энея, происходит на пустой сцене, производя сильнейшее впечатление благодаря осмысленному, предельно драматическому исполнению (Дидона -- Кристиане Ивен, Эней -- Ки-Чун Парк), превратившему пение в отчаянный поединок между мужским и женским. Понимается крайне важная вещь: человеку не принадлежит ничего, кроме выбора: Эней выбирает власть и славу, Дидона -- любовь. После отплытия Энея она проклинает троянцев и всходит на жертвенный костер. На пустой сцене огромная гора бытового хлама: как будто на свалку выброшено все, на чем строилась вся история человечества. Взбираясь на вершину, Дидона исчезает, а ее платье вспыхивает пламенем в воздухе. В этот момент мы понимаем, что вся эта история, где падали города и гибли тысячи людей, не имеет не только позитивного смысла, но и смысла вообще. Зачем нужны новые земли, если на старых остается страдание? Если из-за разлуки гибнут прекрасные -- сильные, щедрые, дающие любовь -- люди? И если ради иллюзорных целей рушится основное -- человеческие связи?