В российской политической истории есть одно очевидное обстоятельство -- никакой преемственности власти в России нет. От царя к царю, от генсека к генсеку, от президента к президенту идеологические модели сплошь и рядом меняются на прямо противоположные, иногда оставаясь в рамках хотя бы номинально напоминающих фразеологию предшественников, но чаще не напоминающих. Отсюда же и чрезмерная персонификация лидера: каков поп, таков и приход. Это отличительная черта нашей исторической традиции. Отсутствие постоянства давно стало наиболее постоянной чертой нашей политической истории.

Каждый преемник XVIII века нес собственную политическую линию, абсолютно не связанную с предыдущей, а связанную в основном с репрессиями. Петр I заявил, что будет назначать преемников на свое усмотрение, успел лишь написать «преемником назначить...», но так и не закончил фразу. Вслед за Петром Екатерина и Елизавета -- каждая вносит что-то свое. Череда преемников доходит до Павла, который устанавливает передачу престола по династической линии. Но вот приходит век XIX, Павла удавили, за ним Александр I, с которого преемственности не стало не только между сменяющими друг друга главами, но уже и в рамках правления одного и того же царя возникают страшные синкопы: начиная с конституции Сперанского и заканчивая полным забвением всякой конституции и воспеванием самодержавия. Николай I -- вообще нечто противоположное Александру, стал всех давить и душить, ни на что не обращая внимания, демонстрируя образец прусской монархии. Александр II Освободитель, напротив, всех освобождает, отменяет крепостное право, даруя крестьянам вольную. Николай II хотел осуществить некую мистическую утопию, приблизить к себе юродивых, только развернулся, как пришли следующие товарищи.

Даже генсеки, которые идеологически говорили одно и то же, -- и те правили кто в лес, кто по дрова. Не исключение и наша новейшая история. Пришел Ельцин, все распустил, назначил преемника. Пришел Путин, развернул все на сто восемьдесят градусов: Ельцин установил либерально-западническую модель, Путин строит патриотическое государство. Тот, кто придет за Путиным, в духе русской истории будет делать что-то совершенно неизвестное и ни с чем не связанное. Здесь мы не можем получить никаких гарантий ни у кого.

Черты национальной политической культуры

Одна из важнейших черт русской политической культуры -- различие между легальностью и легитимностью. Ярким примером зазора между этими двумя понятиями стало освобождение Москвы Мининым и Пожарским. Легальными законными правителями Москвы в то время были польско-литовские оккупанты, а мясник Минин и князь Пожарский были представителями гражданского общества. Они нарушили закон -- пошли и свергли легальную власть в Москве, потому что она была нелегитимной, но были оправданы историей. В этом и есть важнейший смысл нашей национальной политической культуры. Мы легитимисты, а не легалисты, для нас закон что дышло. И если у какой-то легальной власти нет формальной легитимации, такая власть сбрасывается, а в действие вступает легитимность, которая post factum оправдывается народом. И всякий раз, когда настает смутное время, народ дает о себе знать. Если же коснуться фундаментальных основ нашей политической культуры, то здесь как раз преемственность есть. Существует несколько основных принципов, составляющих основу наших цивилизационных предпочтений.

Россияне -- безусловные сторонники мессианства, то есть того, что у государства должна быть миссия. Она может по-разному формулироваться, но она должна быть. Если государство -- это некий технический механизм, то такое государство мы не признаем, мы его разносим, мы ему не подчиняемся и не верим. Такое государство-менеджера мы, скорее всего, оплюем, нарушим все его законы и запреты и будем вести себя как захотим, пока нас не остановят. А для того, чтобы нас остановить, нужна идея, сила здесь не поможет.

Мы очень любим цельность. У нас это может называться соборностью, может называться коммунизмом, коллективизмом или социализмом. В одиночку мы становимся очень большими индивидуалистами и сами же страдаем от этого. Может быть, поэтому мы и любим соборность. Это не противоположные вещи. Понимая, куда нас заведет наш индивидуализм, мы предпочитаем держаться все вместе. Цельность и единство для нас принципиальные вещи.

Третья наша черта -- консерватизм, мы очень консервативные люди. Может быть, потому, что мы очень свободолюбивы, мы предпочитаем, чтобы наше свободолюбие находилось в рамках семьи, в рамках устоев, традиций. Возможно, мы не доверяем себе -- что мы можем сделать, если не будем соблюдать определенные нравственные законы? Мы понимаем, что должна быть инстанция, которая будет нас "поправлять". Иными словами, нам нужно государство, которое будет наставлять нас на путь истинный, напоминая: вот это, друзья, хорошо и поэтому разрешено, а вот это, друзья, плохо.

Пункт четвертый -- державность. Для нас государство -- ценность само по себе. Мы любим государство, мы любим державу, любим, когда государство большое. Казалось бы, какое нам дело до государства, если сытно? Огромное дело! Нам и еда не еда, когда у нас с Россией что-то не так. А когда нам нечего есть, но Россия, как нам кажется, укрепляется и процветает, мы торжествуем.

Нам также крайне необходима справедливость, поэтому мы очень не любим, когда ее нет. И даже когда ее действительно нет, мы должны говорить, что справедливость -- это хорошо. Кто-то всегда должен говорить о справедливости. Тогда мы закрываем глаза на то, что ее не хватает или нет вообще.

Еще один нюанс -- созерцательность. Наши люди не любят, когда ценностью называется эффективность, техничность, успешность. И даже когда нам показывают эффективность каких-то механизмов, но при этом не дают помечтать -- мы это не ценим. В негативном случае наша созерцательность выражается как лень, в позитивном -- как творческий гений.

На всех этапах политической истории, при всех формах правления в той или иной степени все эти принципы у нас сохраняются и преемствуются. Иногда власть категорически выступает против них, и тогда они дают о себе знать потом. В этом отношении мы совершенно не меняемся, остаемся такими, какими всегда были.

В 90-е годы прошлого века Россия сбросила модель, содержащую некоторые из этих принципов в своем советском издании: мессианство -- это мировой коммунизм, целостность -- это коллективизм и социализм. Консерватизма не было, на его месте был прогрессизм; державность была, справедливость была, созерцательность не была признана как ценность. Тот факт, что коммунистическая система, выражавшая эти принципы, отжила, был для всех очевиден. Ельцин пришел по принципу отвержения. Он был легитимен потому, что предшествующее нам надоело. Его идеологическая программа состояла в отрицании всех пунктов: это было антимессианство -- никакое мы не великое государство, а нормальное; антицелостность -- каждый живи как хочешь; антиконсерватизм -- все прошлое, особенно советское, -- бесконечная «кровавая гэбня»; антидержавность -- берите суверенитета, сколько хотите; антисправедливость -- да здравствуют олигархи! Такой была программа Ельцина.

И вот он назначает преемника, Владимира Владимировича Путина, который делает все наоборот: да, мессианство -- мы великая страна. Цельность? Да, мы единый народ. Консерватизм? А я сам консерватор. Державность? А как же, сейчас введем федеральные округа. Справедливость? С этим хуже: Греф, Кудрин, но с другой стороны -- пособия на рождение детей, тут уже справедливо. С созерцательностью опять плохо, но пять из шести основных ценностей декларируются, и люди поддерживают эту модель. С этим и связана путинская формальная легитимность власти, поэтому речь и идет о ее преемственности.

Путин «того же самого»

В основе настоящей фундаментальной преемственности власти после 2008 года должно лежать соответствие мессианству, цельности, консерватизму, державности, справедливости и созерцательности. Все это должно стать политическими ценностями, о которых следует говорить преемнику. Тех, кто думает иначе, надо "наказывать", иначе не поверят. Если же все так и будет, то в 2008 году у нас есть шанс сохранить преемственность данному курсу. Самый лучший способ -- оставить Владимира Владимировича, это оптимально и безопасно. А если с риском, то следующая фигура должна сейчас, пока Путин еще здесь, присягнуть этим ценностям, громко, внятно, и по телевизору. Что сейчас и происходит.

Если мы хотим продолжения «того же самого», это значит, что мы хотим Путина, а не «путинский курс». Мы хотим Владимира Владимировича со всеми атрибутами и даже с дополнительными полномочиями. Вот это будет преемственность. А если возникает идея, что вместо Путина придет кто-то другой, у народа, который помнит свою историю, знает или просто интуитивно догадывается, как у нас с этим обстоит дело, естественно возникает ужас, ожидание чего угодно. Потому-то мы не видим никого, кроме Путина, и видеть не хотим.

Потому что нет никаких гарантий, что линии тех начинаний, которые реализует сегодня Путин, будут продолжены на следующий день после его перехода на любой другой пост, пусть даже премьерский. Такого в России никогда не было, и никакие предварительные договоренности здесь абсолютно не действуют. Кто царь, тот и прав. У нас есть только один источник легитимной власти -- это верховная власть. Так было всегда, и невозможно представить, что надо сделать с нами, чтобы это стало по-другому.