С воскресным концертом Российского национального оркестра фестиваль к 75-летию Родиона Щедрина подошел к своему апогею: юбиляра в день его рождения приветствовали стоя, на него и Майю Плисецкую сыпались горы цветов, наличествовала официальная часть с поздравительными адресами от президента и мэра, а в публике заседали, как сейчас говорят, «медийные лица». Но непосредственность и радушие виновника торжества не позволили превратиться концерту из события художественного в событие чисто протокольное: фокус всеобщего внимания был на музыке, и только на ней -- в первую очередь благодаря прекрасной программе, представленной Михаилом Плетневым и Российским национальным оркестром.

Можно только дивиться тому, с какой легкостью РНО обжился в четырех щедринских опусах, ни один из которых ранее не фигурировал в репертуаре оркестра. В первом отделении прозвучали «Диалоги с Шостаковичем» и Parabola concertante для виолончели с оркестром -- два сочинения, по которым трудно опознать автора «Кармен-сюиты», ибо их музыкальный язык никак нельзя назвать легким и даже опытным музыкантам требуются особая концентрация и безупречное мастерство, для того чтобы в полной мере овладеть ими. «Диалоги с Шостаковичем» -- сумрачный музыкальный диспут между Щедриным и его старшим коллегой, цитаты из произведений которого искусно вкраплены в музыкальную ткань и служат точкой отчета в разворачивающемся звуковом сюжете. Parabola concertante, концертная притча для солирующей виолончели в сопровождении камерного состава струнных, писалась для Мстислава Ростроповича, и даже в исполнении маститого Давида Герингаса, музыканта принципиально другого внутреннего склада и темперамента, нежели великий Slava, сквозь музыку проступала эмоциональная открытость и выразительная глубина, свойственная Ростроповичу, -- в музыке Щедрину удивительно точно удалось представить манеру легендарного виолончелиста. Получилось так, что два сочинения, написанные для двух уже ушедших в иной мир друзей Щедрина, оказались объединены в гармоничный диптих.

Во втором отделении «ближний круг» Щедрина был расширен -- в него ворвалась балетная стихия Майи Плисецкой, для которой был создан один из лучших опусов композитора -- романтическая музыка к балету «Анна Каренина». Яркая, с удивительными тембровыми находками партитура Щедрина, следующая сюжетным линиям Толстого, но придающая им новый объем и дополнительные обертоны, нашла в лице Плетнева едва ли не идеального интерпретатора. На протяжении двадцати пяти минут дирижер держал оркестр в тонусе, нагнетая почти хичкоковский саспенс, прежде чем в дымной мгле оркестровых басов не появилась характерная дробь приближающегося поезда -- эффект присутствия был столь явен, что слушателей в партере вдавило в кресла и залом завладел животный страх. Два танго Исаака Альбениса, блестяще оркестрованные Щедриным, удачно завершили вечер, сработав на резком контрасте. Такой Щедрин -- солнечный и безоглядно веселый -- знаком публике лучше, но именно более широкий контекст, составленный из «Диалогов» и «Карениной», позволил ощутить его личность в совсем новом ключе.