Общее движение европейского танца: с маргинальных площадок -- на большие сцены, с распугиванием балетных лебедей в чопорных оперных дворцах, с диким драйвом победителей, снисходительно приглашающих «классиков» в свои проекты. Расширение аудитории, завоевание публики, приходящей в театр в вечерних платьях и проводящей антракт с бокалом шампанского. Частное движение современного танца в Москве -- со сцены в катакомбы и подвал, от аудитории, которую надо убеждать и завоевывать, -- к всегда доброжелательной тусовке.

Для своих предыдущих фестивалей «Цех» снимал то Театр мимики и жеста, то Театр Луны -- здания не первоклассные (первое -- хранившее советскую обтрепанность, второе -- сияющее новорусским гламуром), но существующие по нормальным театральным законам. Вот -- сцена, вот -- зал, вот -- гардероб, и буфет и туалет на месте. Зритель размещается в кресле, чуть расслабляется после трудового дня, а уж дальше задача актера и хореографа его из этого расслабления вытащить, заставить почувствовать себя не отдыхающим, но участником процесса создания современного искусства. Два с лишним года назад «Цех» выбрал себе резиденцию -- «Актовый зал». И хотя на нынешнем фестивале для наиболее значимых трупп был снят театр «Модерн», дух «Актового зала» определил «Цех'07».

«Актовый зал» -- это бывшая фабрика технических бумаг. Минут пятнадцать пешком от метро «Бауманская» за третье кольцо, по мрачному и неуютному Переведеновскому переулку. Чуть приоткрыты железные фабричные ворота, вы проходите через внутренний двор, и вот он, ваш путь к искусству. Наслаждайтесь.

В фойе (то есть на лестничной площадке) холодрыга. Гардероба нет -- когда отодвигается массивная дверь и вам предлагают пройти в зал, свое пальто вы можете повесить на стоящую перед залом вешалку или бросить как придется, потому что вешалок на всех не хватает. Номерка вам все равно никто не даст. В самом зале (что представляет собой небольшой черный параллелепипед) -- деревянный амфитеатр, и вы размещаетесь в нем, ноги зрителей следующего ряда у вас за спиной. Зал набивается до упора (никакого разграничения мест, народ уплотняется как в коммуналке), затем контрамарочники садятся на лестнице, еще толпа стоит в проходе (это все участники феста, что пришли посмотреть коллег), и через двадцать минут кислорода в воздухе уже не остается. И приходят всякие вполне апокалиптические мысли, в духе «а вот если сейчас пожар? Ведь никто ж не выберется»...

Ох, дело не в любви вашего обозревателя к бытовым удобствам -- в студенческие времена случалось и путешествовать «на собаках», и ночевать на пляже. Но есть у меня твердое убеждение, что если люди продают на свой фестиваль билеты -- они уже не имеют права существовать по законам сквота. И ведь существовали же они по другим законам! И «Цех», собирающий в Москве лучшие московские и провинциальные спектакли, приподнимал, в лучшем свете предъявлял своих гостей.

Теперь иначе. Теперь вот появляется на «Цехе» дуэт -- Анна Абалихина и Дина Хусейн с новым проектом No exit, в котором кроме авторов заняты Роман Андрейкин и Николай Подошва, и расплывается, рассыпается на глазах четкая форма спектакля, трещит по швам их только что созданная репутация. Репутация эта была создана два года назад «Мухами», дебютом бывших роттердамских студенток на московской сцене, и поддержана через год одноактовкой «Вместо моей мечты». И тот и другой спектакли (что были выпущены в недоремонтированном, но все же имеющем цивилизованный вид Театре Наций) существовали в отличном ритме джазовой импровизации, когда одна картинка сменяла другую непринужденно и закономерно. В No exit текст рвется на эпизоды, его музыка исчезает. Ясно только, что все об играх и игрушках: одна игра внезапно прекращается, начинается другая. «Игра в допрос» -- двое танцовщиков направляют лампу в лицо девушке, один из «следователей» картинно курит; тени на полу; «Игра в отчаяние» -- один из героев расстреливает трех других из табуретки (прижимая предмет мебели к животу и направляя четыре ножки-«ствола» на коллег); «Игра в любовь» -- танго звучит издевательски, и специально неуклюже двигаются пары (притом что эта четверка -- вообще-то одни из лучших исполнителей contemporary dance в стране). И сами эпизоды дробятся, и какая-то тема возникает и обрывается без развития, и необязательность -- спутник «тусовки для своих» -- начинает править бал.

Свои все поймут и свои всех простят -- и незаконченный спектакль в программе фестиваля в том числе. Отлично, зрителей предупреждали заранее: постановка Ольги Пона «Притяжение» (Челябинский театр современного танца») -- work in progress, то есть не завершена. Но предупреждение предупреждением, а разочарование все равно появляется: Пона сейчас в поиске, расставшись с разработанной, родной и привычной конструкцией своих «деревенских» спектаклей, с уютным мифом добродушного поселкового мира (никаких гопников, только застенчивые танцульки), она медленно и трудно прорисовывает новую реальность. Ее новый мир, в котором она еще не нашла для себя опоры, только встает хрупким чертежом: пара спектаклей была полна отчаяния, теперь вот -- в «Притяжении» -- намечаются первые признаки обретаемого равновесия. Собственно, весь осторожный, будто в воде передвигающийся спектакль -- об этом: о балансе между небом и землей, между людьми; но постановка пока так зыбка, что на нее даже дышать страшновато.

На контрасте -- уверенная, простроенная, самодостаточная новая работа Татьяны Багановой «После вовлеченности. Часть вторая» (екатеринбургский театр «Провинциальные танцы»). «Часть первая» была год назад и была мрачнее ночи -- «беременные» тетки, что протыкали спрятанные под одеждой воздушные шарики, не желая рожать детей в жестоком мире, не забудутся долго. Теперь Баганова вернулась к своей сказовой манере, что началась еще со «Свадебки», и манера эта не исключает мрачных сюжетов, но все же обещает самоцветы в конце. В «Части второй» на сцене надувается прозрачный шар, в котором идет снег (как в классических зимних сувенирах), и в этом шаре плавает-бродит то ли снегурочка, то ли русалка. Прижимается к «стеклу», всплескивает конечностями, а сверху на шар темными каплями падают другие артисты и стекают по нему, и снова взбираются. Никакого страдания, никаких темных эмоций -- жизнь причудлива, как елочная игрушка. Да, так же хрупка, но и это не повод для слез. Все бури игрушечны -- и снежный вихрь воспроизведен с помощью сита и муки: под падающей белой тучей танцовщицы впадают прямо в экстаз, купаясь в муке как дети в снегу. Так у Багановой обыденность в который раз превращается в декоративную сказку, и мы понимаем, что Баганова не позволила обыденности себя съесть.

Вторым -- и последним -- театром, которому не помешал отъезд «Цеха» на окраинные территории, оказался Liquid theatre, принадлежащий одновременно Москве и Челябинску. Ксения Петренко и Алексей Жеребцов придумали спектакль про офисную жизнь и в отличие от множества своих коллег продемонстрировали незаурядное чувство юмора.

«Антидот» -- это толпа молодых людей и девушек в серых костюмах, хроника их одного дня. В этот день один из героев объясняется с начальством (вьется ужом, выписывая почти присядочные коленца на полу, а шеф самодовольно собирается показать «как надо» -- и тут же хватается за поясницу, но совершенно не смущается при этом), секретарши щебечут на тарабарском языке, отшвыривая одну бумажку за другой, и -- главное испытание -- происходит какой-то корпоративный тренинг. Весь великолепный идиотизм подобных мероприятий прописан с вниманием незаурядного психиатра: и то, как призванные расслабиться персонажи начинают ходить так, будто их надели на картонные коробки, и то, как в дуэтах, даже весьма раскованных, отсутствует всякая эротика, потому как в самый ответственный момент мужчина не забывает поправить даме юбку - нельзя же, чтобы коллега выглядела неаккуратно! И все сорок минут спектакля не пропадает драйв, режиссерам не изменяет выдумка, а актерам -- способность двигаться выразительно и внятно. «Антидот» -- это не только способ отвлечься от офисных будней, шанс зрителей посмотреть на них со стороны. «Антидот» -- это противоядие от надменной замкнутости тусовки, шаг в открытый и веселый мир. Пожалуй, главное событие «Цеха'07».