В этом году у московской программы петербургского фестиваля «Балтийский дом», специализирующегося на спектаклях Балтийского региона, «датский акцент» -- нам привезли труппы из Копенгагена. Честь открывать фест досталась двум одноактовкам Датского театра танца -- «Парк животных» и «Мел» в постановке Тима Раштона.

Этот давно обосновавшийся в Дании англичанин знаком той части московской публики, что всерьез интересуется танцем, по двум работам: почти десять лет назад Алексей Ратманский, еще не худрук Большого балета, а танцовщик Датского королевского, танцевал на одном из концертов его «Номады», а нынешней осенью в проекте «Короли танца» Йохан Кобборг исполнил раштоновскую версию «Послеполуденного отдыха фавна». Обе работы запомнились зыбкостью пластики, стремлением создать эффект миража, растворяемости героев в пространстве. В мире для Раштона нет ничего надежного, уверенного, безопасного -- в хореографии нет прямых линий, зафиксированных жестов. Проскользнуть меж пластами реальности, меж лучами света -- средство выжить и спастись.

Одноактовки о том же, но эмоция отчетливее и картинка ярче. «Парк животных» (на музыку «Биосферы») -- на первый взгляд поэма отчаяния: люди не стоят звания людей. Время действия -- полночный час, когда человек может быть совершенно свободным; и эта свобода оказывается лишь свободой стать животным, выпустить инстинкты.

В полутьме вспыхивает агрессия, стонет неутоленное желание, выходит на охоту сильный, прячется слабый. Но даже в самом властном, самом агрессивном жесте слишком гнутая линия, слишком плавная волна. (И тут надо отдать должное артистам -- замечательное качество движения, кости в какой-то момент будто вовсе исчезают из конечностей, только что напряженный, как пантера перед прыжком, танцовщик оседает на пол и растекается на нем каплей дождя.) Мягкое, незащищенное существо -- человек -- всегда таким и останется, каким бы крутым хищником он ни старался предстать. Раштон констатирует этот факт столь горестно, что слышится какая-то очень личная нота.

«Мел» на музыку Петериса Васкса короче, спокойнее и еще печальнее. Герой вспоминает прошедшую жизнь; на заднике мелом выписана цитата из Экклезиаста -- про «время умирать». Человек, обессиленно прислонившись к заднику, дает обвести себя мелом; перемещается чуть дальше -- и его снова очерчивают по контуру; в результате на серой стене то ли пейзаж с силуэтами людей, то ли задыхающаяся кардиограмма. Кружит какая-то милая девушка, но дуэт с ней так и не случился; влетает группа парней, но вспомнить, кто они такие, уже невозможно. Рассеянный свет концентрируется в одной точке лишь в финале, когда героя группа товарищей поднимет так, что уже ясно: дальше -- только выносить ногами вперед. С колосников струйкой сыплется мелкий песок вечности, засыпает героя. Умиротворение -- «мы отдохнем».

Продолжится «Балтийский дом» в среду и четверг спектаклем театра «Отель про Форма» «Теремин» -- о жизни, открытиях и мытарствах великого изобретателя Льва Термена.

---

Тим Раштон: Я свободен от амбиций

-- Как вы, британец и классический танцовщик в прошлом, стали ключевой фигурой в датском современном танце?

-- Да, я родился в Англии, в Бирмингеме, учился в школе Английского королевского балета на классического танцовщика. Но у меня не было подходящей внешности и идеальных ног, необходимых достойному балетному принцу. По молодости хотелось делать что-то идеально, выделяясь из массы. Я решил попытать счастье в театрах края ойкумены классического танца, где было бы нужно традиционное балетное образование, но идеальная форма не считалась бы главным достоинством. Объехав несколько театров на севере Европы, я осел в труппе Датского королевского балета. Здесь поощрялось сочинительство -- любой из артистов мог ставить для своих товарищей. Я ставил, но рядом работал Алексей Ратманский, который был абсолютным асом -- он мог делать с классическим танцем все что угодно. Он был лидером в сфере классики, и я понял, что эта ниша занята. Вот я и отклонился в сторону современного танца.

-- Что значит «отклонился»? Отказался от классических позиций, пуантов, пачек? Или что-то еще?

-- Я отрезал от себя все -- и Англию, и классические традиции. В 2001 году, когда я, закончив карьеру танцовщика, стал худруком Датского театра танца, у меня была цель -- сделать труппу уникальной и с безупречным уровнем исполнения.

-- Вы не следите за работой младших успешных коллег из Англии -- Уэйна Макгрегора, Кристофера Уилдона, Кристофера Хэмпсона, Рассела Малифанта?

-- Понятия не имею, что они делают. Отрезал -- так отрезал. Или ты делаешь свое, или смотришь на других. Я сосредоточен на Дании. А здесь исторически сложилось, что в каждой сфере один лидер. Был один Бурнонвиль, один Торвальдсен, один Андерсен. Я имею в виду людей во всех отношениях самобытных. В Дании благоприятная атмосфера для создания вещей с национальным ярлыком.

-- Месяц назад Йохан Кобборг в интервью «Времени новостей» убеждал нас в обратном -- говорил, что Дания закрытая страна, где он задыхается. И аудитория просто смешная по сравнению с Англией.

-- Это слова амбициозного человека. Я свободен от амбиций -- хочу заниматься искусством. Даже в безвоздушном пространстве художник может выжить, если ему есть что сказать.

-- А о чем вы любите говорить?

-- Я наблюдатель -- смотрю на людей в обществе. Мои спектакли о том, что я вижу. Основная тема «Парка животных» -- нетерпимость и ксенофобия. Люди считают чужим любого «другого» -- с иным, чем у тебя, цветом кожи, иным языком, иным взглядом на отношения полов. Датчане сдержанный народ -- африканцев не оскорбляют, геев не бьют, хотя могут в автобусе отсесть и руки не подать. Не от ненависти, а от страха. Пока все это есть, я не устану ставить спектакли об этих фобиях. Уверен, что в маленькой стране мое прямое высказывание со сцены все же будет когда-нибудь услышано. Пусть в нашем театре людям будет поначалу некомфортно. Но если держать труппу в лучшей физической форме, работать на высоком уровне с пластикой и говорить при том о вещах актуальных, молодой зритель к нам придет.Беседовала Екатерина БЕЛЯЕВА