Почти одновременно, словно соревнуясь друг с другом, «Дойче опер» и Берлинская филармония показали публике двух самых популярных звезд оперы. Анна Нетребко дебютировала на берлинской сцене в партии Травиаты, а Чечилия Бартоли спела концерт из репертуара Марии Малибран.

В 2001 году Бартоли на своем концерте в Консерватории пленила и навсегда покорила москвичей. Тогда в барочные арии она бросалась как в воду, и ее голос звучал инструментом в оркестре, превращающим вокальную акробатику в тонкую душевную материю эмоций, чувств и страстей. Но с тех пор было выпущено немало сольных альбомов, а еще больше -- блестящих фотографий, патетических интервью и восторженных рецензий. Признаваться в любви к пению Бартоли неожиданно оказалось чуть за пределами хорошего тона. И чуткая Бартоли, кажется, ощутила это. Она отправилась по миру в очередное турне, прихватив с собой грузовик, борта которого украшают два портрета -- ее собственный и Марии Малибран. В грузовике -- передвижная экспозиция личных вещей Марии, составленная самой Бартоли. Таким образом Бартоли ставит себя вровень с романтической примадонной начала XIX века, родной сестрой Полины Виардо и наперсницей всех великих композиторов. Этот археологический интерес, равно как и предпринятые Бартоли архивные разыскания, вполне похвальны. Объяснимо и создание для целей этого турне «Фонда Чечилии Бартоли». Но выставка и концерты, кажется, имеют и скрытый смысл. Исполняя редкий репертуар Марии Малибран и воскрешая забытую легенду, Бартоли словно пытается найти оправдание собственной гламурной славе в мифе «голливудской звезды» (так Бартоли называет Малибран). Ведь Малибран, певшая всего десять лет в Европе и Америке, была всеобщим кумиром и идолом, на чей романтический имидж работало все, вплоть до трагической и нелепой смерти в 28 лет.

Удивительно, сколь непохожа Бартоли на эфирное романтическое существо, которому она посвящает свои концерты. Крупная, в кричаще-красном платье с опасным декольте и огромным шлейфом, расшитом сверкающими стразами, с неприбранными волосами, слишком активно мимирующая, она выглядит почти клоунессой, почти карикатурой на романтическую героиню.

Оговоримся сразу, диск «Мария», выпущенный Бартоли с репертуаром Марии Малибран, сильно отличается от берлинского концерта в сопровождении оркестра Ла Шинтилла из оперы Цюриха (концертмейстер Ада Пеш). Он столь же не походит на подлинное пение Бартоли, сколь ее фотографии, в изобилии снабжающие диск, -- на настоящую Чечилию. Это пение, покрытое глянцем, позволяющее судить о виртуозности, но не позволяющее -- о масштабе голоса и живой окраске звука. А именно то и другое оказалось препятствием в исполнении певицей романтических арий. О нет, Бартоли не утратила своей виртуозности. Она по-прежнему остается волшебницей, достигающей выдающихся эффектов своим невыдающимся от природы голосом. Матовое, слегка бесполое звучание, усиленное, нагнетающее эмоциональность вибрато, глубокие вздохи, сосредоточенность на всех оттенках пиано -- все то, что так кстати в старинном репертуаре, оборачивалось против Бартоли в репертуаре романтическом. Несмотря на то что Малибран считалась меццо-сопрано, она часто пела репертуар сопрано, а ее диапазон простирался на две октавы выше меццо. Конечно, потрясающая вокальная техника Чечилии Бартоли позволяет и ей брать критически высокие для ее диапазона ноты, но от этого наверху страдает тембр, временами он становится выхолощенным, некрасивым. У слушателя после этого концерта остается ощущение, что виртуозность певицы побеждает пение. Концерт Бартоли -- это сплошные музыкальные затеи, это виртуозная бравада и аттракцион, не приближающие слушателя к раскрытию внутреннего смысла арий. Не случайно на бис великая Бартоли поет йодлинг -- арию позабытого Йохана Хуммеля и, приплясывая, песню в стиле фламенко Мануэля Гарсиа.

Анна Нетребко в партии Травиаты представляется подлинным антагонистом Чечилии Бартоли. Вот уж кто поет просто, но при этом наделен несомненным вокальным талантом! Хочется верить, что Нетребко собирает аншлаги именно потому, что ее оперная одаренность не подлежит никакому сомнению, и богатый от природы голос с мягким женственным грудным звучанием привлекает публику, несмотря на обилие дешевки: фотографий, рекламных роликов, томных взглядов, которое превращает образ оперной примадонны в опереточную субретку. Однако в простоте Анны Нетребко мало простодушия. Роль Травиаты у Нетребко отделана до мелочей, равно как позы и позочки, которые певица принимает на сцене, даже спиной ощущая свою женскую привлекательность и словно позируя для непрерывной фотосессии. Эта искусственность -- чувственность, не переходящая в настоящие чувства, и соблазнительность, не перерастающая в красоту -- несколько снижает общее впечатление от прекрасно сделанной и темпераментно исполненной роли. Впрочем, в дебютном спектакле Нетребко в «Дойче опер» вовсе не все было столь предсказуемо. На берлинскую сцену Нетребко не вступила завоевательницей, а ворвалась как захватчица. Она приехала дать бой и уложить зал прямым нокаутом. Сколько агрессивного напора, сколько бесшабашного азарта сообщалось ее Виолетте Валерии в первом акте! Травиата вдруг предстала резкой, грубой шлюхой, сильно пьющей и бесстыдно задирающей юбку. В ней было что-то даже тулуз-лотрековское, учитывая, что неназойливая и лаконичная постановка «Травиаты» (режиссер Гетц Фридрих) «Дойче опер» переносит действие оперы в fin de siecle. Эйфория и энергия Нетребко, кажется, передалась всем исполнителям. Польский тенор Петр Бечала, певший Альфреда, буквально «грыз кулисы», чтобы соответствовать своей разгоряченной партнерше. В результате он сорвался в стретте, но свою долю аплодисментов все же получил. Жорж Жермон -- Энтонии Михаельс-Мор, тоже неустанно демонстрировал максимальную звучность своего баритона. Жаль только, что во втором и третьем акте Нетребко утратила свою победительную горячность. Она стала петь как «по писаному», по-прежнему вокально щедро и интонационно точно, но непосредственность эмоций ушла. Победа была одержана еще до конца сражения. Еще до смерти Виолетты было ясно, что выход певицы на поклоны под руку с дирижером Ренато Полумбо выльется в ненаписанный пятый акт оперы со счастливым финалом.