Бум барочной музыки набирает обороты. Публика ждет не только новых интерпретаций известных произведений, но и отчетов о творческом развитии от уже загоревшихся, полюбившихся звезд. Три недавних диска утоляют жажду нового. Все три звезды отнюдь не специализируются только на барочной музыке, тем интереснее их высказывания в этом ажиотажном репертуаре.

Чешка Магдалена Кожена -- феноменальная моцартовская певица, а ее Мелисанда из оперы Дебюсси может сегодня служить эталоном проникновения в туманную и магическую суть образа. Кожена умеет видеть обратную сторону чувств и событий, их потустороннюю поблескивающую дымку, и ее по праву можно назвать королевой транса. В диске из арий Генделя Ah! mio cor («Ах, мое сердце»; первые слова из арии Альцины в одноименной опере; фирма Archiv Produktion) она собрала в основном итальянские арии из труднейших сочинений Генделя, но прибавила к этому и кое-что из английских ораторий. Аккомпанирует ей Венецианский барочный оркестр под руководством Андреа Маркона. Саунд ансамбля не вызывает никаких нареканий, но дирижер не поспевает за артистическим поиском певицы, и она идет своим путем, не обращая внимания на странное несоответствие. Кожена -- драматическая натура, она ищет и в музыке прямых проявлений тех самых аффектов, которые лежали в основе барочной оперы. В сцене Деяниры из «Геркулеса» она своевольно выходит за рамки академического пения, ее вскрики, когда певица как будто протыкает воздух острой иглой голоса, рисуют картину тяжелого нервного срыва. Вообще хочется сказать, что Кожена насыщает затейливые переливы генделевской музыки таким глубинным содержанием, как никто до нее.

Но с ней в этом отношении тягается англичанин Иэн Бостридж, которого Москва уже сумела узнать и полюбить. Он тоже один из тех, кто сегодня определяет направление исполнительского поиска. Его подход -- психоаналитический, безжалостный, жесткий, он расковыривает своих персонажей до таких глубин, что их самих берет оторопь. Бостридж первый рассказал нам о том, что голос Лесного царя в балладе Гете--Шуберта -- это внутренний голос самого ребенка, в котором бурлят предпубертатные страсти. В ариях Генделя (фирма EMI Classics) ему приходится трудно. В английских ораториях, конечно, его типично английский тенор оказывается вполне на месте, и здесь простор безжалостному психоскальпелю Бостриджа неограниченный. Тенора во времена Генделя много пели в ораториях, и это по праву его музыка. Но, кроме того, Бостридж берется за итальянские арии для кастратов в транспонированном виде, у него якобы есть на то исторические основания, потому что и Гендель в случае необходимости переписывал партии для других голосов. Но сегодня это звучит нестильно, старомодно (так поступали в 60-е годы!), и первое впечатление от этих экспериментов негативное. При том, что Оркестр века Просвещения под руководством Хэрри Биккета звучит вполне благополучно.

Французский контратенор Филипп Жарусски записал диск из репертуара великого кастрата XVIII века Джованни Карестини, соперника легендарного Фаринелли (Virgin Classics). У певца высокое меццо-сопрано ясного, светлого, звонко-мальчишеского тембра, он сообщает каждому своему высказыванию какую-то особую лирическую окраску, в его пении есть такая мера доверительности, искренности, какую не полагается предлагать в барочном пении. Диск Жарусски -- праздник сверкающих красок, фейерверк настроений, фонтан изящества и прекраснодушия. Певец существует в одном артистическом поле с Эмманюэль Аим, одной из немногих женщин-дирижеров, которой за рекордно короткие сроки удалось доказать свою мощную, неистребимую креативность.

На всех трех дисках есть одна из самых сильных арий Генделя -- плач Ариоданта Scherza infida («Тешься изменой») из одноименной оперы. Это душевный кризис человека, увидевшего своими глазами измену возлюбленной; он близок к самоубийству. Сравнить, как трактуют эту арию три наших звезды -- отдельное удовольствие. Жарусски поет нежную элегию, мы видим подростка с нерастраченными упованиями, юного рыцаря, который, конечно, жалуется на свою несчастную судьбу, но полон такой душевной силы, что сломить его до конца, кажется, не сможет ничто. Бостридж копается в своем чувстве по-мазохистски исступленно, он доказывает самому себе, что у жизни не осталось нравственной основы. На протяжении всей арии герой идет к самоубийству, и за такое ясное и безжалостное прочтение мы прощаем Бостриджу его стилевое экспериментирование. Кожена насыщает сцену высоким драматизмом, она сохраняет самообладание, но в последней части нам кажется, что ей все же не выпутаться из этой страшной истории. Голос с таким отчаянием проваливается вниз, что ничего, кроме замогильной тьмы, там не обнаружить.

Хочу успокоить тех, кто начал волноваться за судьбу несчастного Ариоданта: самоубийства он не совершит, измена возлюбленной мнимая -- это лишь козни злодея, и все кончится вполне благополучно. Однако напрасно думать, будто достижения дисков 2007 года затмевают достижения прошлого. Надо взять полную запись «Ариоданта» 1997 года под руководством Марка Минковского (вспомним его «Пеллеаса и Мелисанду» в Москве!) и послушать эту арию в исполнении шведской певицы Анне Софи фон Оттер. С первой до последней ноты два музыканта дышат одним воздухом; биение сердца, слышащееся в аккомпанементе, то вздымается предынфарктным всплеском, то истончается до предсмертной ниточки. Драма есть, но нам говорят о другом. Не измена, не неверность подруги обсуждаются тут, здесь речь идет об экзистенциальном кризисе, когда весь мир падает в тартарары. Фон Оттер не отнесешь к певцам чувства, Минковский тоже особым лиризмом не отличается, здесь работает принцип тончайшего понимания, духовного вхождения в суть события. Оба музыканта знают, что делают, создают свой шедевр сознательно, и в свете, который несет голос фон Оттер, есть ясный блеск разума. Но от этого достижение уникальной записи не делается менее ценным: перед нами торжество аналитики, облеченное в редкостное музыкальное мастерство. Чем больше слушаешь это исполнение, тем яснее понимаешь вершинный масштаб происходящего.