Душа, душка, душечка -- голландец Йос Стеллинг не понимает в полной мере значения всех этих русских слов. И вряд ли ему придет в голову сравнивать «душку» и «душно, душить, задыхаться», а также препарировать слово «дышать»... Но все-таки недаром в России любят Стеллинга как нигде, кроме Голландии, что-то этот дедушка голландского кинематографа про нас чувствует, хотя и не понимает. Что не понимает -- ясно, взять хоть песню, которую он выбрал для своего фильма: «Что стоишь, качаясь...», выбрал, явно ориентируясь на ее содержание: прислониться, перебраться, соединить два одиночества, крепкое мужское и податливое женское... Ну и мелодия привлекла -- тягучая, сладкая, душевная. И невдомек Стеллингу, что нынче эта песня уже звучит как пародия, особенно когда ее запевают под гармошку какие-то ряженные в восточноевропейских крестьян пассажиры сельского автобуса, как это происходит в первой сцене его нового фильма «Душка».

Эта сцена вообще ошарашивает -- селяне выглядят как пародия на фильмы Кустурицы, к тому же одна молодайка с высоченной прической вдруг начинает задыхаться, а потом бухается между сидений и производит на свет уродливого младенца, которого пассажиры баюкают и передают друг другу, совсем как в кинофильме «Цирк», приговаривая: «Душка! Душка!»

Что означает эта сцена, мы узнаем только в середине фильма, а пока можно подумать, что так родился на свет главный герой, приличный голландский гуманитарий, чье прошлое быстро пролистывает перед нами режиссер, показывая фотографии: вот молодой журналист, вот он в компании знаменитых киноактеров, вот с красивыми женщинами. А вот и он сегодня -- чистенький, следящий за собой пожилой мужчина, чья холостяцкая квартира откровенно демонстрирует степень его заброшенности и невостребованности.

Долго-долго и без слов нам показывают его будни. Он ходит в кино и спит в зрительной зале, он бегает в парке, он сидит часами в кафе, он сочиняет какой-то никому не нужный сценарий и мечтает о молодой красотке из соседнего офиса, которую ежевечерне увозит затянутый в кожу мотоциклист. Но вот однажды красотка, поссорившись с бойфрендом, садится в машину к нашему герою, едет к нему домой, кокетничает, но тут в прихожей раздается звонок, и в дом вламывается, радостно размахивая потертым чемоданом, странный гость в ушанке, бросается на шею к хозяину и кричит указывая на него -- «Боб!» и на себя -- «Душка!»

Гость не знает ни одного слова ни на одном иностранном языке, цель его визита неизвестна, но зато ясно, что уходить он не собирается. Боб делает несколько попыток избавится от Душки -- выталкивает его из квартиры, дает деньги, изображает, что сам уходит. Но уйти ему некуда, а Душка безмолвно и преданно стоит под окнами, и в результате все-таки снова укладывается спать на маленьком диванчике, разложив свои носки, ботинки, пиджак, галстук. Объясниться с ним невозможно, но когда Боб все-таки находит переводчика, то слышит в ответ на свой вопрос «Когда он уедет?» обескураживающее: «Не бойся, Боб, Душка не оставит тебя!»

Роль Боба сыграл бельгиец Жен Бервутц, а Душку -- Сергей Маковецкий, и это лучшая его роль в кино за многие годы, да вообще лучшая мужская роль этого сезона. То, что Маковецкий не просто хороший, но и тонкий и очень глубокий актер, знают те, кто видел его в театре, например, в спектакле «Черный монах», который поставил Кама Гинкас. Всем актерам полезно работать с хорошими режиссерами, но талантливым особенно, тогда получаются незаурядные роли и незабываемые персонажи.

Иос Стеллинг, задумывая картину, ориентировался совсем на другого человека, даже не на актера, предполагая, что роль Душки сыграет один петербургский критик, но, встретив Маковецкого, режиссер многое пересмотрел в замысле и сценарии. Да, конечно, идея встречи Запада и Востока и интерес к их взаимодействиям никуда не делся, но в образе Душки появилось много дополнительных обертонов.

Приехав в Москву представлять фильм, Стеллинг был очень озабочен тем, чтобы на него не обиделись русские зрители, он даже пытался объяснить свой сюжет вовсе не метафорой восточного и западного, но рассказывал про две половинки души одного человека, себя самого: «Здесь, -- говорил он, -- только один глупец, это Боб, это я!». Но зритель тем не менее уже отметил, как точно и язвительно изобразил Стеллинг российские кинофестивали (на одном из которых и познакомился Боб с дурацким русским, обозвав его словом из только что просмотренного фильма -- Душка), с их провинциальным убожеством, грудастыми переводчицами, плохо говорящими по-английски, вечно испорченными микрофонами, неизвестного происхождения дамами в вульгарных нарядах и богатыми фуршетами, на которых вся еда сметается за пять минут... И тут никакие оправдания не помогут, Стеллинг вовсе не в восхищении ни от типично российских праздников, ни от типично российской манеры застревать в чужом доме, оставаться там с ночевкой и потом еще и завтракать, ни от неистребимой фамильярности, приправленной постоянным употреблением алкоголя. Впрочем, как раз эти смешные и точные зарисовки, западающие в память, -- все-таки вполне обычное кино, без особой глубины.

Зато сцены с Душкой не вполне поддаются однозначному и поверхностному прочтению. Как бы ни интерпретировал классик свой собственный фильм, речь в нем, конечно, идет о каких-то очень странных и сложных движениях человеческой души. Маковецкому удалось создать в этой роли образ одновременно и очень противного, и очень трогательного существа, с ним жить невыносимого, но и забыть его не возможно. Душка -- такой преданный, открытый, простодушный, но и невероятно нелепый, придурковатый, неловкий, торчит, как прыщ на подбородке, и ничего с ним не поделать, но когда он исчезает, Боб понимает, что пустоту эту ничем не заполнить. И то, что Душка был провокатором, вызывающим у него чувства, о существовании которых он мог бы и не узнать никогда. И Боб отправляется за Душкой, наглядно воплощая русскую пословицу, которую Стеллинг явно не знает: «Есть старики -- убил бы, нет стариков -- купил бы». Увы, там, в той стране, куда отправляется Боб, нет ни Душки, ни его самого, есть лишь автобус, везущий туда, откуда мы все пришли на свет. И нельзя словами определить то, что ищет Боб, и то, что дает ему Душка, хотя, конечно, можно все свалить на европейскую тоску по общинности, соборности и эмоциональной открытости, которых их души алчут, но тела не переносят... Однако в замечательном дуэте Бервутца и Маковецкого есть и много другого, и оно содержится во множестве точных деталей, маленьких нюансов, от которых современное, а особенно русское кино давно отвыкло. Это и насыщенность смыслами всей кинематографической фактуры, где каждый предмет знает свою роль, и умение не только жестом, но и неуловимым движением мышц лица передать не считываемое на уровне сознания состояние души, эмоцию, переменчивую, как рябь на воде, в общем, все то, что является результатом несуетных усилий серьезного художника, имеющего смелость снимать именно те истории, которые кажутся важными ему самому.