Московская премьера «Бориса Годунова», оперы, написанной немцем Иоганном Маттезоном в 1710 году в Гамбурге, -- событие, выходящее за рамки оперной жизни. Помимо радости открытия нового для нас мира -- барочной оперы, помимо уважения перед огромным, кропотливым трудом создателей спектакля и восхищения искусством исполнителей -- питерского Оркестра Екатерины Великой и его худрука Андрея Решетина, немецкого постановщика-хореографа Клауса Амбромайта и российско-немецкого ансамбля певцов, овладевших непростым языком далекой от нас эпохи, зрелище это прекрасно тем, что заставляет задуматься о правильности существующего порядка вещей.

Первым подвергается сомнению устойчивый стереотип, согласно которому без оперы доклассической эпохи (до Моцарта) можно спокойно прожить, как мы и жили много лет. Постановка «Бориса Годунова» говорит о том, что без музыки этого времени наше представление о мире гораздо беднее, что у той эпохи нам можно много чему поучиться. Опера Маттезона, выдающегося музыканта эпохи барокко, учителя Генделя и секретаря английского посланника в Гамбурге, -- свидетельство того, как объемно мыслили барочные люди: это не просто музыкальная композиция в трех актах на русский сюжет (кстати, впервые в истории востребованный европейцами), но и ответ на изменившую политический баланс в Европе Полтавскую победу Петра Первого (1709). Историческая основа -- первые выборы в истории российского государства -- только канва для вышивки многослойного по смыслам узора. Герои оперы, с прототипами которых Маттезон, он же автор либретто, познакомился из исторических хроник, встроены в сложные и пространные комбинации, которые наш ум, воспитанный на более элементарных сюжетах, охватить целиком просто не в состоянии. Однако эти сплетения, устремленные к финальной гармонии, нужны за тем, чтобы обозначить базовые жизненные ценности: что такое власть и любовь и что управляет ходом вещей. Картина мира эпохи барокко не могла замыкаться на деяниях одного человека, пусть наделенного и высшей властью. Все, что мы имеем на земле, рассматривалось как свершающееся по воле неба, и задача человека -- понять те силы, которые движут мирозданием. Если у человека получалось соотнести свой земной путь с небом, значит, он уловил то, что мы сегодня называем смыслом жизни.

И это открытие подвергает сомнению нашу картину мира, где, кроме понятий «здесь, сейчас, со мной и во мне», будто бы ничего и невозможно. Возможно -- спокойно показывает барокко, мир устроен устойчиво и разумно, если не забывать про два важных вектора, образующих космос, -- землю и небо. Действуя, мы должны не столько удовлетворять наши все возрастающие желания, сколько быть послушными высшей гармонии. Ведь человек приходит и уходит, а мир вечен, и ничего невозможно забрать с собой -- ни богатство, ни могущество, ни власть, ни любовь.

Возникает и еще одно сомнение -- в том, что мы образованные люди. «Борис Годунов» поставлен не как обычный оперный спектакль, где главным является пение, а как архитектурно выверенная пластическая композиция, где главным является жест, наделенный энергией и смыслом: жест, движение рассказывают о том, что происходит. Однако когда перед нашими глазами разворачивается эта ясная и одновременно сложная до изысканности композиция, где действует барочный балет Анжолини и где ни один певец не поворачивается просто так, двигаясь соответственно разработанной пластической партитуре, мы лишь восхищаемся, разглядывая детали, но постичь их смысл, увы, не в силах. Догадываясь, что вся эта изобретательная моторика что-то обозначает, мы теряемся: мы видим буквы алфавита, но не можем сложить их в речь. И это ощущение собственного бессилия является едва ли не главным открытием «Бориса Годунова» Маттезона. Возможно, после этого мы задумаемся, разумно ли столь небрежно относиться к языкам других времен, воспринимая их как красивое декоративное искусство. Барокко вернулось, чтобы мы почувствовали, что мир не ограничивается нашим сиюминутным существованием.