Выставка «Барокко: симптоматика большого стиля» в качестве визуального шоу сделана очень даже хорошо и качественно. Александр Петровичев, который имеет большой опыт выставочной деятельности в Крокин-галерее, создал в залах ММСИ на Петровке очень убедительную интригу. Отобранные им работы сами по себе очень хороши, в понятие «барокко» вкладывается очень много сильных художников. Все -- барокко, не только Валерий Кошляков с его ностальгическими руинами или Константин Батынков, неутомимый художник -- производитель фантастических сражений. Барочными оказываются и бравурный визионер новых имперских триумфов Алексей Беляев-Гинтовт, и проницательный фотограф Сергей Чиликов, который залюбовался целлюлитом провинциальных купальщиц. Проходя по выставке, веришь всему. Что покойный Дмитрий Александрович Пригов -- представитель нового барокко. И строгий социальный аналитик Юрий Шабельников, раскрывающий тему труда в современном искусстве, тоже очень барочен. Что к этому стилю относится и группа «ФЕНСО», упаковывающая свои психоделические видения в тяжелые рамы. Очень барочным выглядит и кухонный философ Леонид Тишков, повесивший в середине одного из залов хрупкий архитектон из трепещущих макаронин. И уж несомненно подпадает под стилевое определение встречающее зрителя чучело медведя в шикарной шубе, ведущего народ куда-то в светлое будущее.

Однако это роскошное и шутовское произведение Дмитрия Цветкова гораздо естественнее выглядело бы на выставке соц-арта, которая так приглянулась нашему министру. И его следовало бы запретить к показу за злонамеренный подрыв основ российской государственности. Впрочем, особого противоречия здесь нет, из кураторского текста мы узнаем, что «развал гигантских государственно-политических образований, истерический консюмеризм, коммерциализация секса, угроза мирового терроризма и агрессивные мятежи, вспыхивающие в крупных мировых столицах, порождают ощущение второго рождения барокко». Автор текста Александр Петровичев прямо апеллирует к Генриху Вельфлину, создателю классической схемы смены стилей. Однако и в незабвенной монографии "Ренессанс и барокко", и в "Основных понятиях истории искусства", которые наизусть выучили все хорошие студенты-искусствоведы, Вельфлин категорически отвергает всяческий редукционизм, то есть навязывание искусству законов экономики и политики. И строго настаивает на том, что история искусства есть имманентная история формы. И всякий истинный формалист, даже если его интересы переместились из сферы классического в область актуального, должен оперировать такими бинарными оппозициями, как «линейное/живописное», «плоскостное/глубинное», «абсолютная и относительная ясность».

Однако эти славные методики, открытые еще в конце прошлого века, не очень хорошо срабатывают даже применительно к собственно классическому искусству, в том смысле, в котором его понимали немецкие формалисты и их отечественные последователи. А сами стилевые категории давно уже стали банальными дизайнерскими брендами. Комод с завитушками будет прозван «барокко». А столик на тонких ножках, без завитушек, назовем, конечно, «авангардом» или «минимализмом». И так далее и так далее, до бесконечности. И вовсе не удивительно, что на место строгой методологии приходит журналистский волюнтаризм. Отчего и кажется, что если, как полагает автор разбираемого текста, «продемонстрировать актуальность понятия «барокко» в контексте культурных и политических катаклизмов рубежа тысячелетий», то все сразу станет на свои места. Вот тут бы и сменить вектор, обратиться к методологическому наследию марксистов, социологов искусства двадцатых годов. Начать искать закономерные связи между способом производства, общественной формацией и формами идеологических надстроек. То есть искусства как такового.

Однако такой путь почему-то закрыт множеством строгих табу и заклеймен термином «вульгарная социология искусства». Читать сегодняшнее искусство, вооружившись книгами по экономике, -- дело, конечно, почти невозможное, поскольку никаких, кроме сугубо экспрессивных, определений нашей нынешней формации и способа производства пока что никто не вывел. Да и кому такая правда нужна, как говорится в одном бородатом анекдоте. Если принять за истину определение «олигархический капитализм», введенное еще Евгением Примаковым, то едва ли не единственной работой, отражающей нашу социально-экономическую реальность, будет написанный нефтью натюрморт Николая Наседкина.

Итак, понятно, что и чисто «формалистический» и «вульгарно-социологический» способы интерпретации положения в современном искусстве ведут в один и тот же тупик.

Поэтому все же лучше оставить все эти формализмы-социологизмы, вспомнить старого скептика Ортегу-и-Гассета, который написал в 1915-м, что «круг нельзя сделать еще более круглым; именно в этом суть того, что и сегодня и в ближайшем будущем нас будет интересовать в барокко». Так как-то все же спокойнее.