Недавний опрос ВЦИОМ об интересе и знании россиянами своей истории заставляет констатировать: интереса мало, знаний не намного больше -- только 2% россиян хорошо знают историю, а 54% не интересуются ею вовсе. Казалось бы, конфуз. Ведь результаты опроса явно не соответствуют накалу развернувшейся в последнее время дискуссии -- в чем смысл истории и как ее преподавать.

Но, может быть, не все так противоречиво, как кажется? Показывая, до чего мы дошли в своем невежестве, опрос лишь подчеркивает, что самое время реформировать наше историческое образование. И действительно это так. Память надо возвращать. Другое дело -- какую и как.

Социолог Борис Дубин заметил, что истинным, цельным носителем памяти все больше становится государство. Оно, как некий жрец, заявляет свои особые права на историческое прошлое. И главное -- право его дозировать, сортировать и интерпретировать. Любая самостоятельная позиция воспринимается как раскол целого. «Нам нужны такие Гоголи, чтобы нас не трогали». Гражданам же оставляют на откуп только семейную память, но, что бы она ни «вспомнила», к истории страны это отношения якобы не имеет. Это не более чем семейные предания. А хранителем, держателем и распределителем исторического знания является государство.

А у государства весьма специфическое представление об истории: ее задача -- доказать легитимность власти. Причем любой. Отсюда причудливые метаморфозы современной историографии. «Плохими» оказываются все, кто боролся против государства, «хорошими» -- его защитники. Большевики до октября 1917 года -- экстремисты, после -- хранители единства и силы страны. Власть считает непреложной ценностью саму себя. В этом она видит и главную патриотическую задачу.

Так что, подходя строго, противоречия между общественным незнанием и нежеланием знать историю и властной активностью по внедрению «верных» подходов к ее преподаванию, нет. Дискуссия, о которой речь шла выше, затронула общество разве что еле-еле (спорили профессионалы, ну или чиновники от истории). И в этом, собственно, и есть, возможно, главная проблема. В данном случае -- в готовности большинства доверять власти больше, чем самим себе. Поэтому мы не нуждаемся в истории как таковой -- ждем лишь, как нам ее растолкуют.

Но даже если и так, то, во-первых, страна-то у нас, как известно, многонациональная. И история тут все равно несколько «разная». Ну вот, скажем, взятие Казани: историческая победа русского народа, а для татар, между прочим, большой удар и по гордости, и по независимости. Во-вторых, даже семейная, личная история может вступать в острое противоречие с единой «официальной». Причем по самым болезненным темам, например, сталинским репрессиям.

История, получается, слуга сразу многих господ? Вряд ли. История-то одна, и если сдавать ее каждому в аренду, то в результате вместо науки получится мифология. Каков же вывод? История должна быть единой, но во многих ракурсах.

В противном случае это может выливаться, например, в односложное и одноцветное преподавание истории, особенно современной. Актуальную эпоху можно преподносить только дискуссионно. Это значит -- излагать разные точки зрения, аргументацию их сторонников, свою личную позицию. Преподавателя актуальной истории можно сравнить с модератором, ведущим, который должен в первую очередь помочь организовать обсуждение «болезненной» темы. В известном японском саде Реандзи 15 камней, но расставлены они так, что никто и ни с какой точки не видит их все -- только 14. При этом каждый, в зависимости от того, где его смотровая площадка, видит разные 14 камней. Никто не видит все, и никто не видит все одинаково.

«Историк не тот, кто знает, а тот, кто ищет», -- писал Марк Блок. «Историк тот, кто понимает, а не судит», -- уточнял он же. Поэтому так нелепо выглядят типичные для наших школьных учебников пассажи, что Маркс, видите ли, «не совсем понимал», Плеханов «недооценивал», дворяне были «ограниченны», а народники сделали «неверную ставку».

Думаю, что неверную ставку можем сделать именно мы, если во имя конъюнктурных, можно сказать, политтехнологических соображений попытаемся вновь вернуться к безаппеляционности исторических суждений, упрощенности оценок и выборочности «хорошего» и «плохого».