Завершив фестиваль «Новая драма», театр «Практика» открыл сезон премьерой «Капитала». К премьере общественность готовили давно. Неудивительно: сам Владимир Сорокин, автор некогда авангардный, потом скандальный, а теперь популярный, написал пьесу специально для «Практики» после того, как на много лет забросил драматургию. Понимая ответственность момента, руководитель театра и постановщик пьесы Эдуард Бояков обставил спектакль по высшему разряду. К премьере выпущен толстенный буклет, и на странице, где указано, кто принимал участие в постановке, три столбца имен. В спектакле все налицо: тут есть и теневой театр, и разнообразное видео, и компьютерный дизайн, и танец, и большое, якобы живописное полотно «Мамонты на водопое», и много чего еще. Все это вокруг пустой черной сцены с несколькими актерами и без единого предмета. Но с ремарками, появляющимися на светящихся экранах по бокам сцены.

Пьеса Сорокина узнаваема и вполне в духе его сегодняшних текстов: без взбесившегося языка, без шокирующих деталей и почти без мата (во всяком случае, его куда меньше, чем в поддерживаемой «Практикой» новой драме). Первый маленький акт -- собрание руководства банка «Капитал». Тут действие строится по классической для автора схеме: в обыденной ситуации происходят совершенно фантастические события. Руководство обсуждает, где именно и какой ширины шрам следует нанести на лицо президенту банка (его играет Игорь Гордин). Процедура эта, судя по всему, ежегодная, и правильное ее исполнение обещает банку счастливую жизнь на следующий год. (Говорят, кто-то уже назвал это буквальной реализацией оборота «банковская операция».) Хирург ждет, пока коллеги выяснят отношения: кто-то дает советы, кто-то не хочет брать на себя ответственность, кто-то обижается, качает права, дерзит -- языковой срез сделан Сорокиным как всегда точно. Второй акт -- празднование «Дня восьмого шрама»: неформальное ресторанное веселье и символическая игра «задави ходора», где каждый должен рассказать о стыдном эпизоде из своей жизни. Серия монологов-исповедей очень разных людей тоже классический прием Сорокина. Первый акт актеры играют как сатиру, во втором каждый из них имеет по три минуты душевности в психологическом театре.

Спектакль совсем короткий -- меньше полутора часов, и зритель уходит из зала слегка растерянным, так и не поняв, чем, собственно, закончилась эта история. А закончилась она объявлением, что в игре победил президент банка, вспомнивший эпизод, в котором, в сущности, ничего стыдного не было. Он рассказал, что в студенческие годы придумал игру «наоборот» -- прокручивать перед мысленным взором события в обратном порядке. Например, съедание мороженого: человек отрыгнул мороженое на палочку, завернул в бумажку и сдал в магазин, получив за это деньги. Или рождение ребенка: младенец залезает женщине во влагалище, там за девять месяцев рассасывается и так далее, вплоть до того момента, когда мужчина и женщина, посмотрев друг на друга, разъехались на разных автобусах. И вот недавно, говорит президент, на каком-то совещании он представил себе таким образом события 11 сентября: восставшие из пепла горящие башни, улетающие задом самолеты и то, наконец, как скромные смуглолицые парни -- восстановители башен и оживители людей -- растворяются в толпе аэропорта. «Игра окончена, -- гремит механический голос, -- победил №8».

Тем, кто растерялся и не понял смысл спектакля «Практики», я советую внимательно прочесть буклет-программу -- тогда картина станет яснее. Постановка «Капитала» в полной мере мультимедийный проект, главное напряжение которого совсем не там, где поначалу полагали. Казалось, оно должно возникнуть между текстом (условными героями и фантастической ситуацией Сорокина) и видеосредой, сочиненной группой рекламистов Jast design, сделавшей фирменный стиль и презентацию сорокинского банка «Капитал» так, будто он реально существует. Со съемками огромных баннеров и масонских логотипов банка на улицах Москвы, дирижаблей с банковским слоганом над городом и флотилией самолетов, выписывающих в небе слово «капитал». На деле оказывается, что куда более серьезное напряжение возникает между тем, что сочинено, -- текстом Сорокина, визуальной банковской легендой, игрой актеров и тем, что реально. В сущности, монологи участников и создателей спектакля, собранные в буклете, -- это второе отделение «Капитала», и оно не слабее первого.

Начинается буклет с двойного интервью Сорокина и Боякова для глянцевого журнала. Эдуард говорит, что Сорокин большой писатель, которому задолжал русский театр, Владимир отвечает, что после двух десятилетий тотального разочарования в русском театре он в него поверил благодаря Боякову. Художник и композитор Гермес Зайготт рассказывает, что теперь в реальном мире везде слышит фразы из спектакля. Сочинители теневых сцен Маша Литвинова и Слава Игнатов хихикают и говорят, что, прочитав пьесу, ничего не поняли и она показалась им полным бредом. Умники директора студии Jast design рассуждают о том, что сорокинский смоделированный сленг рекламщиков на самом деле реален, что спектакль должен быть рекомендован к просмотру всем отделам рекламы и маркетинга крупных корпораций и что лучшее задание для студентов-рекламистов -- восстановить платформу бренда «Капитал» по данным, полученным из пьесы. А все актеры говорят о черном мире бизнеса и проснувшейся совести героев. Гордин даже вспоминает, что режиссер подсказал ему для понимания пьесы образ Тайной вечери. Длинноногая Юлия Возлюбленная, играющая референтку, считает, что «Сорокин написал о каждом из нас, ведь в каждом есть частичка божественного света». А бритоголовый, татуированный Павел Кассинский, исполняющий роль начальника отдела безопасности, рассказывает, что сам когда-то занимался черным пиаром и был одним из тех, кто придумал «Идущих вместе», но теперь осуждает их за сжигание книг Сорокина.

Берясь читать буклет, поначалу изумляешься: какая совесть, какой божественный свет? Рассуждать в этих категориях о произведениях Сорокина все равно что искать психологизм в композициях Малевича. Но потом как-то втягиваешься и понимаешь, что не в этом дело. Ведь поставил Бояков несколько лет назад сорокинское «Свадебное путешествие» как чувствительную любовную историю и тем вернул писателю веру в театр. Дело в том, что в свете этого спектакля все начинают казаться персонажами Сорокина. И нельзя сказать, чтобы это ощущение было утешительным.