-- Ваш новый фильм наконец выходит на экраны. Хотите ли вы чем-то предварить его встречу со зрителем?

-- Нет, мне кажется, что в фильме все сказано. Ему отдано столько сил, мы делали его три года, у нас было 12 вариантов текста... Там уже есть вся полнота. Другое дело, что она скрыта, или, если угодно, зашифрована, но я считаю это правильным способом говорения -- упрятывать... Потому что иначе все выглядит пошло: когда все ясно, декларировано, напрямую сказано. Мне кажется, что зритель должен совершать какое-то усилие, чтобы вглядеться в фильм, равное тому, какое он употребляет по отношению к жизни, чтобы ее понять.

-- Мне кажется, новизна содержания требует непременно и ясности изложения. Вы же говорите, что ясность ведет к декларативности... И прилагаете специальные усилия, чтобы спрятать найденный или угаданный вами смысл...

-- Применительно к публицистике или науке это, возможно, и справедливо, искусство же -- это другая материя, это образ, а он невыразим и по-другому работает. Фильм должен быть тайной, загадкой, которую хотелось бы разгадать. И я не сказал бы, что сознательно что-то шифрую, скорее я просто чувствую, что вот в этом случае лучше не все до конца проявлять. Например, не нужно открывать ящичек в "Возвращении" -- при том, что мне все говорили: открой ящичек, я чувствовал, что этого делать нельзя, и до сих пор уверен, что это правильно.

-- Но рассказать про первоначальный стимул, толчок к замыслу вашего фильма вы можете? Почему-то эту историю вы отметили, а потом вам захотелось что-то в ней переделать.

-- Когда я прочел эту вещь (сценарий Артема Мелкумяна по мотивам повести Сарояна «Повод для смеха». -- А.С.), то на ней не сразу остановился, а еще месяца три-четыре искал другие сценарии. Но подспудно эта вещь во мне жила, и неосознанно нечто связанное с ней прорабатывалось во мне, пока я не увидел в этом сценарии то, ради чего и стоило взяться за его воплощение... Но если я сейчас скажу, что именно, то получится, что говорю о смыслах фильма, а этого я как раз и не хочу делать.

-- Все-таки это странно...

-- Но это моя позиция. Смыслы лежат внутри фильма, и тот, кто их видит, тот их видит и без того, а кто не видит, тому никак не помогут мои слова. Нельзя делать эту уступку, чтобы все увидели одно и то же. Потому что тогда все твои усилия превратятся в прямые высказывания, дешевые, даром доставшиеся истины. С такой материей работать совсем не хочется...

-- С одной стороны, вы надеетесь, что зритель разгадает вашу загадку, с другой -- вы как будто специально затрудняете ему работу. Вы не хотите говорить о замысле, потому что это упростит зрителю это занятие?

-- А зачем говорить? Или вы думаете, что я не понимаю, что делаю? У вас есть подозрение, что я не ведаю, что творю?

-- Нет-нет, я догадываюсь, что вы снимаете нечто, для чего слов недостаточно...

-- Бессмысленно делать фильмы, которые не больше, чем то, что ты можешь о них сказать...

-- Но мне кажется, вы могли бы без опасений сказать о том импульсе, который вас заставил снимать именно этот материал...

-- В восточной традиции учитель ничему не учит ученика, он просто живет, действует, а ученик должен сам добыть знание, подглядеть, высмотреть, уворовать. Дело в том, что знание, тобой самим не открытое, а просто услышанное из уст мудреца, -- пустое знание. Даром залетевшее в ухо, оно тебе ничего не стоит и потому не является ценностью. Рассказ о смыслах фильма столь же пустая информация, как если бы зритель из лености прочитывал содержание в рецензии вместо того, чтобы вглядываться в фильм самому... Я просто уберегаю его от этого паразитизма. То, что открывается зрителю, -- это и есть то, чего он достоин, что он заслужил... Во всяком случае, сейчас я бы не хотел делать за зрителя эту работу... Может быть, позже... Сейчас вот в издательстве «Логос» выходит книга о "Возвращении", написанная испанцем Закариасом Марко. Очень интересная работа. Она будет дополнена предисловием, в котором приводится малоизвестный фактологический материал, связанный с фильмом и беседой со мной, в которой я, пожалуй, впервые развернуто говорил о том, что имел в виду, снимая фильм "Возвращение". Я почувствовал, что время пришло, что сейчас это уже можно сделать. Об "Изгнании" же я еще далеко не все могу артикулировать, нужна дистанция.

-- А как вы работаете с актерами, что вы от них требуете? Вы как-то говорили в одном интервью, что вам не нужны характеры.

-- Тут требуется уточнение. Я не хочу от актера характерности, нарочитости, сочинения персонажа...

-- Замечательно, что в Канне чуть ли не впервые актерскую премию дали российскому артисту Константину Лавроненко, но мне в фильме куда более неожиданно было увидеть и такого Александра Балуева, актера, казалось бы, уже заштампованного сериалами...

-- Когда на Балуева смотришь, то чувствуешь, как от него исходит сила. Ему нет нужды ее демонстрировать. Мы очень долго искали героев среди малоизвестных актеров, чтобы персонажи не ассоциировались со знакомыми уже лицами, но когда я увидел подряд все пробы на роль Марка, было очевидно, что Саша Балуев на голову выше остальных.

-- Забавно, что Виталий Кищенко, неизвестный доселе широкой публике провинциальный театральный актер, именно в этом году появился сразу в двух картинах -- у вас и в "Отрыве" Миндадзе...

-- Все очень просто -- у нас был один и тот же ассистент по актерам. Она, можно сказать, привела Кищенко в кино. У нас он снялся первым, и я очень доволен его работой. Считаю этого актера открытием для кинематографа.

-- А вы читаете рецензии на свои фильмы?

-- Нет. Мне вообще не интересно читать критические статьи о кино. Вот книга Закариаса Марко -- другое дело, уже по одному оглавлению мне стало ясно, что человек очень глубоко рассматривает фильм.

-- Все-таки большей части публики у нас далеко не всегда знакомы первоисточники ваших метафор...

-- Но кто-то же считывает, кому-то же нужна эта пища.

-- И вы сознательно идете на сужение круга зрителей?

-- Сознательно, вполне... В Венеции, на показе «Возвращения», когда на экране появился кадр, где отец спит, по залу пронесся шепот: Мантенья, Мантенья... Для них это вплавлено в контекст их культуры.

И потом, согласитесь, нельзя ведь сказать, что оба моих фильма исключительно, так сказать, элитарное кино. Это несправедливо. В обоих фильмах есть и другой, так называемый поверхностный слой, в котором любой сможет легко ориентироваться. Есть в этих историях внешняя интригующая линия, которая не оставляет тебя равнодушным или не вовлеченным.

-- Все-таки, Андрей, в вашем фильме создан подробный мир, с этими отношениями между соседями, детьми, с невозмутимой природой, закатами, пейзажами, овцами, и я не понимаю, зачем мне переводить живых людей в мифологическое пространство, в райский сад, если мне и так вполне интересно на них смотреть?

-- Я и не хочу, чтобы вы обратили внимание на миф, я хочу, чтобы вы обратили внимание на самих себя. Мне это кажется важным.

-- «Возвращение» лучше прошло за границей, нежели в России, а фильм «Изгнание» уже продали за рубеж?

-- На сегодняшний день «Изгнание» продали уже в 35 или 37 стран. Что же касается проката «Возвращения», нельзя говорить, что картина хуже прошла в России. Здесь ей просто не дали шанса. Ни ей, ни зрителю. У картины, имевшей на всю страну только двадцать копий, не было практически никакой рекламы. И потом, если вы помните, состояние проката в стране осенью 2003 года оставляло желать лучшего, но это скорее объективная причина. Как можно ждать каких-то серьезных результатов с такими исходными?