Пока Большой театр отдыхает от своих лондонских триумфов (первый балетный спектакль пройдет 10 октября, и это будет «Корсар» Юрия Бурлаки -- Алексея Ратманского), пока Музыкальный готовится к традиционному открытию «Лебединым озером» Владимира Бурмейстера (30 сентября), а «Кремлевский балет» репетирует «свой ответ Чемберлену» (19 октября там состоится премьера «Корсара» в версии Юрия Григоровича), балетный сезон все-таки начался. Арендовав на вечер МХАТ имени Горького, Никита Дмитриевский показал на его сцене программу балетов собственного сочинения.

Молодого хореографа (Дмитриевскому нет еще тридцати, а выглядит он так вообще мальчишкой) нельзя назвать экстремалом-авангардистом, революционером, бунтарем. То, что он делает, -- нормальный европейский мейнстрим. В юности Дмитриевскому повезло попасть на годичную стажировку к Иржи Килиану, в Нидерландский театр танца, и вот там, видимо, и сложились его представления о том, как надо сочинять движения и связки. Во всех значимых европейских театрах можно найти хореографов, умеющих делать такие изящные, внятные, но ни в коем случае не великие вещи. Во всех европейских, но отнюдь не в российских. Если не считать Дмитриевского, то возглавляющий балет Большого театра Алексей Ратманский по-прежнему остается единственным цивилизованным балетмейстером в отечестве. Сделаешь два шага в сторону, и будто рушишься во временную дыру: МАХУ и ГИТИС упорно выпускают людей с дипломами хореографов, выдающих тексты в духе советских тридцатых--пятидесятых годов, пафосные и унылые одновременно. То есть поход на вечер Дмитриевского -- это как визит в какой-нибудь немецкий или голландский провинциальный театр: понимаешь, что, в общем-то, ничего особенного, но мир и спокойствие на душе. Ну как при виде вымытого с мылом тротуара.

Ничего особенного, но семерка девиц, танцующих «Зеркало» (спектакль был сделан несколько лет назад для камерного балета «Москва», но практически не появлялся в репертуаре и сейчас значительно переделан), разведена изобретательно и разумно, тщательно выставлен свет. Маленький балет на музыку Корелли, Баха и группы Coil собран как цепочка зрительных эффектов -- то танцовщицу, движущуюся по границе света и тьмы, дублирует танцовщица, находящаяся за этой границей, почти во мраке (и возникает странное, тревожное ощущение сна, нарастающего напряжения, вдруг испаряющегося, когда артистки меняются местами, -- это не борьба света и тьмы, это приятие и того и другого), то все девушки оказываются в четко очерченных квадратах света, простираются в них, будто на молитвенных ковриках. Контровой свет «убирает» лица, Дмитриевский для построения своего орнамента использует лишь контуры тел, и рисунки, проявляющиеся на сцене, черные в золотом свете, производят довольно сильное впечатление.

Авторский вечер хорош тем, что можно отследить эволюцию хореографа, увидеть, что меняется в нем и в его сочинениях. «Дежавю» на музыку Вима Мертенса Дмитриевский сделал прошлой осенью на «Мастерских новой хореографии» в Большом театре, и в этом спектакле (как и в «Мещанине во дворянстве», что был поставлен ранее в Мариинке; на этом вечере не показан) видно, как придумываемая пластика становится мягче и одновременно трагичнее. Руки всплескивают чуть надрывнее; покорнее бьется позвоночник; в прорисовке контактов -- безнадежность и упрямая, но бесполезная сила. Полтора года назад в интервью Дмитриевский говорил, что зарабатывает деньги на каких-то сериалах (понятно, что разовые сочинения текстов в проектах вроде «Мастерской новой хореографии» не могут быть основой существования). Тогда (да и сейчас) он держал лицо и старался выглядеть победителем. Но авторский вечер, призванный напомнить миру, что такой хореограф уверенно работает вот тут рядом, вдруг подчеркнул вполне печальную интонацию этой работы. Ни один спектакль Дмитриевского сейчас нельзя увидеть ни в Питере, ни в Москве, даже смиренно-сентиментальные «Мелодии белой ночи», дуэт из которых станцевали мариинские гости Юлия Махалина и Михаил Лобухин. Ну да, зачем России много понимающие о себе экспаты. Мы лучше что-нибудь свое, неистребимо советское, посмотрим в триста сороковой раз.