Книга, посвященная дягилевскому танцовщику, а затем создателю знаменитой труппы New York City Ballet, вышла только что, летом 2007 года. С творчеством Баланчина на родине познакомились тоже не так давно -- полвека назад, когда NYCB приезжал на гастроли, а наши труппы начали легально исполнять его балеты чуть более десяти лет назад, с конца 90-х. Первым инициатором их исполнения был как раз Олег Левенков -- автор монографии. В прошлом артист Пермского театра оперы и балета, свои знания он применил на практике -- к настоящему времени добился, что Пермь признана баланчиновской Меккой, где идут шесть названий его балетов и куда их переносят бывшие артисты New York City Ballet. Параллельно с практической деятельностью, необычайно полезной и неоценимой, он занимался исследованием, собирал материалы и писал свой труд.

Написание монографии не самая благодарная из задач, по крайней мере в нашем балетоведении их выходит немного (последняя из значительных -- Галины Добровольской о Михаиле Фокине, готовившаяся к публикации более десяти лет и охватившая только русский период). Скрупулезная многолетняя работа стоит за возвращением наследия Баланчина на театральную сцену, ту же скрупулезную работу предъявляет темно-синий том о создателе неоклассицизма в балете. Оформленный, к слову, в духе сочинений хореографа, любившего ограничиться однотонным задником и игрой света.

Скромная обложка -- имя и фамилия балетмейстера, помельче -- имя и фамилия автора. На фронтисписе -- известный портрет Баланчина, сделанный Танакиль Ле Клерк, его женой, закончившей танцевальную карьеру из-за болезни и нашедшей себя в фотографии, но не перестававшей на долгие -- драматичные для обоих -- годы оставаться музой своего великого мужа. Нет, никакой доли бульварности в книге Левенкова нет, автора интересует судьба, миф и искусство великого балетмейстера. На печальной истории Ле Клерк заканчивается повествование: конец 1950-х -- рубеж и для Баланчина. Гордо стоящая под заголовком книги цифра I означает, что за первым томом последует второй.

На Западе существует несколько биографий Баланчина -- Бернарда Тейпера, Ричарда Бакла, Френсиса Мейсона. Они полны малоизвестными у нас фактами и толками, а также цитатами из неопубликованных на русском языке воспоминаний современников и артистов его труппы. Полемика Левенкова с западными коллегами придает выходу полноценной книги о Баланчине, доступной отныне русскому читателю, статус особого события. Надо сказать, что творчество Баланчина является постоянным предметом изучения и выступлений на международных симпозиумах и конференциях Елизаветы Суриц, Вадима Гаевского и Инны Скляревской -- на первых двух отечественных корифеев истории балета Левенков и ссылается. Кстати, именно он является инициатором и организатором в Перми многолетних «Дягилевских чтений» и одноименного фестиваля (как известно, с труппы Дягилева пошел отсчет шедевров Баланчина).

По аналогии с «Книгой ликований», пророческим балетным манифестом, я бы назвала монографию Левенкова книгой ожиданий. Символично, что ликующие постулаты Акима Волынского, который был лютым противником начинаний Жоржа Баланчивадзе в Петрограде в 1920-х годах, сам Баланчин позднее воплотил на практике в Европе и Америке: будь то мечта о балете об Аполлоне, водителе муз, и видение будущего классического балета в аполлоническом ключе, или же метафорическое осмысление и развитие простейших балетных па.

Виражи судьбы стойкого и «беспечного фаталиста» (название одной из глав) разом погружают нас в повествование биографического характера, переплетенное с вдохновенными интеллектуальными рассуждениями о стилях и жанрах, и выводят к лабиринтам строгой научной мысли. «Лабиринты» -- слово, точно найденное Юрием Слонимским о друге юности Жорже; а Слонимского, уже как ученого, Левенков особо выделяет среди других. Музыкальная образованность автора помогает искусно анализировать хореографическую систему координат, неотделимую для Баланчина от музыкальной структуры, ее общих тем и пересечений (в доказательство нотный стан не раз появляется на страницах объемной книги). Полистилистический метод вкупе с энциклопедическим подходом выдерживается исследователем до конца.

Ожидание открытий в области мистическо-романтической линии Баланчина, близкой строю мысли и речи биографа. Полны страсти и волнующей откровенности те страницы, что посвящены подробным описаниям «Серенады» Чайковского или «Вальса» Равеля. Подробность -- вообще свойственная черта исследовательской манеры Левенкова. И порой в многонаселенных деталях и подробностях, в том, что называется отступлениями по делу, несколько теряется свет лунных очертаний адажио из «Симфонии до-мажор», чуть меркнет след полумесяца его финальной позы -- красиво найденный Левенковым штрих баланчиновского росчерка. Но именно в этих подробностях, как ни удивительно, содержится большинство открытий и находок, раскрывающих загадочную личность, какой Баланчин, впрочем, не перестает оставаться.

В новой книге «Джордж Баланчин» много неожиданностей. Одним надо только дождаться ее первой части, выпущенной уральским издательством «Книжный мир». Другим -- части второй, фактически готовой к печати: в нее войдут последующие три десятилетия жизни «мистера B» -- с 1957 по 1983-й -- годы расцвета его собственной труппы, даровавшие хореографу и новое, сокращенное до одной буквы имя, звучащее как титул.