«Новое литературное обозрение» (№52) все больше напоминает своего меньшого брата -- «Неприкосновенный запас». Нет, пока еще историко-литературные материалы здесь печатаются. И не только в разделе «Смесь». Имеют место, например, «Заметки о Пушкине» Бориса Гаспарова, камня на камне не оставляющие от того, что сравнительно недавно называлось текстологией. (Обнаружив в рукописях поэта сильное небрежение пунктуацией, Гаспаров выстроил красивую концепцию. Рукопись выразительнее любого редакторского решения, что скрывает от нас важные нюансы пушкинских текстов. Вопросы о существовании печатных источников -- по каковым со стихами Пушкина знакомились его современники -- или различиях в автографах и авторизованных списках даже не поминаются.) Или полемика о фольклоре между Сергеем Неклюдовым и Игорем Смирновым, завершающаяся эффектным жестом Смирнова: «Я писал не о том, в чем меня упрекает мой оппонент. (Героически пытающийся оставаться на почве фактов. -- Ред.) О другом. Не о феноменальном».

«Феноменальное» ныне не в чести. Как и литературоведение. С одной стороны, его теснят философско-культорологические построения, с другой -- вольная, как ветер, эссеистика. Высшая мудрость сосредоточена в блоках «О дальнем» (статьи И.М. Савельевой и А.В. Полетаева «Знание о прошлом как проблема социологии знания» и Карло Гинзбурга «Убить китайского мандарина. Моральные следствия удаленности» -- последняя довольно увлекательна) и «Ментальные карты: Европа». Здесь полезные обзорные работы по истории и нынешнему состоянию политической демагогии («Ментальные карты: конструирование географического пространства в Европе от эпохи Просвещения до наших дней» Фритьофа Беньямина Шенка и «Тема Центральной Европы: история, современные дискурсы и место в них России» А.И. Миллера) «разбавлены» блестящим филологическим этюдом античницы Е.Г. Рабинович «От Атлантики до Урала (к предыстории вопроса)», из какового можно узнать, что изначально Европой именовалась часть континентальной Эллады, до материка она доросла в VI веке до нашей эры, а ее восточная граница проходила то по Риони, то по Дону, то по Дунаю, покуда Петр I, превратив Московию в Россию, не сделал ее частью Европы.

Эссеистика представлена опусом Валерия Шубинского «Взгляд и нечто» (где автор печалится об отсутствии в России эссеизма, то есть безответственного литераторского порхания; исключением назначен Батюшков) и «Защитой Борхеса», какового неизвестно от кого защищает Олег Постнов, романист, ныне претендующий на лавры «русского Борхеса». Всего трогательнее, что в содержании номера разделу «Русский эссеизм» предпослано «От редактора», текст которого блистательно отсутствует. Легкий жанр. Невесомый. Кстати, в том же разделе вполне могли поместиться и очередная статья Ильи Кукулина о поэзии 90-х («Как использовать шаровую молнию в психоанализе»), и воспоминания-рассуждения о Викторе Кривулине (Михаил Шейнкер, Ольга Седакова, Сергей Завьялов).

Кульминация номера -- медитации Виктора Живова «Российское общество и его научные институции». Диалогизируя со статьей Михаила Ямпольского «Личные заметки о научной институции», «НЛО», №50), автор грациозно проходит меж Сциллой традиционализма (конечно, у нас все безобразно) и Харибдой модернизации (будет еще хуже) и выплывает к волшебному выводу: «Что же касается старых научных институций, не видно смысла ни реформировать их, ни уничтожать. Большинство умрет собственной смертью, те же, в которые при благоприятных обстоятельствах потянутся молодые, изменятся сами собой. А нам, старшему поколению, остается лишь с державинской благосклонностью наблюдать за прорастанием семидолей и спрашивать у промелькнувшего лицеиста: «Где тут, братец, нужник». -- А что спрашивать-то, Ваше превосходительство? (В.М. Живов не только профессор в Беркли, но и замдиректора Института русского языка РАН.) Нужник у нас, сами знаете, везде-с. И, похоже, надолго.

«Старым институциям» в лице «толстых журналов» не весело. Тираж «Нового мира» снизился до 9400 экз. (с 12 350 прошлогодних), тираж «Знамени» -- до 5500 (с 8300). Тут две «загадки». Во-первых, почему при росте благосостояния «культурного сообщества» (уж точно живем лучше, чем в 1993 году) и его пресыщенности «развлекухой» журнальные тиражи неуклонно скукоживаются? Во-вторых, почему «Знамя», которое, мягко говоря, ничуть не хуже «Нового мира», столь же неуклонно ему проигрывает? Ответ общий: инерция -- великая сила. Двенадцатилетние стоны о неминучей гибели журналов (часто -- в тех же самых журналах!) не могли не сказаться на социуме. (Хотите помирать -- помирайте.) «Новый мир» (хоть Солженицына в нем печатай, хоть Брежнева) -- торговая марка и духовный символ.

Вот и смотрится «Новый мир» (№1) вполне традиционно. Замечательные (без всякой иронии пишу!) подборки Инны Лиснянской и Александра Кушнера. Окончание публикации глав из книги Вл. Новикова «Высоцкий» (пожалуй, самая эффектная акция журнала за прошлый год). Обстоятельная статья Виктора Белкина «Задались ли реформы Гайдара?» -- рассудительно полемический отклик на книгу Игоря Бирмана «Я -- экономист» (М., «Время», 2001). Повесть Валерия Попова «Очаровательное захолустье», практически неотличимая от всех поповских повестей последнего десятилетия (злосчастная судьба благороднейшего автора, принужденного общаться то с иноземными благодетелями, то с новыми русскими -- теперь, правда, не про круиз и не про питерские тусовки, а про выезд «интеллектуальной бригады» в российскую глубинку). И, конечно, рассказ главного новомирского прозаика нынешних времен Андрея Волоса -- «Mymoon», пафосное и «вкусное» обличение новорусского хамства: бандит с девицей идут в дорогой восточный ресторан, на их глазах свежуют (для самого дорогого блюда) обезьяну, откушав и выпив, персонажи сами превращаются в обезьян (пищу себе подобных). Какова метафизическая глубина! Не говоря уж о сострадании к человеку. Признаться, давно не читал столь высокомерных, самодовольных и «сытых» текстов.

«Знамя» (№1) запомнится романом Сергея Гандлевского «

«Новое литературное обозрение» (№52) все больше напоминает своего меньшого брата -- «Неприкосновенный запас». Нет, пока еще историко-литературные материалы здесь печатаются. И не только в разделе «Смесь». Имеют место, например, «Заметки о Пушкине» Бориса Гаспарова, камня на камне не оставляющие от того, что сравнительно недавно называлось текстологией. (Обнаружив в рукописях поэта сильное небрежение пунктуацией, Гаспаров выстроил красивую концепцию. Рукопись выразительнее любого редакторского решения, что скрывает от нас важные нюансы пушкинских текстов. Вопросы о существовании печатных источников -- по каковым со стихами Пушкина знакомились его современники -- или различиях в автографах и авторизованных списках даже не поминаются.) Или полемика о фольклоре между Сергеем Неклюдовым и Игорем Смирновым, завершающаяся эффектным жестом Смирнова: «Я писал не о том, в чем меня упрекает мой оппонент. (Героически пытающийся оставаться на почве фактов. -- Ред.) О другом. Не о феноменальном».

«Феноменальное» ныне не в чести. Как и литературоведение. С одной стороны, его теснят философско-культорологические построения, с другой -- вольная, как ветер, эссеистика. Высшая мудрость сосредоточена в блоках «О дальнем» (статьи И.М. Савельевой и А.В. Полетаева «Знание о прошлом как проблема социологии знания» и Карло Гинзбурга «Убить китайского мандарина. Моральные следствия удаленности» -- последняя довольно увлекательна) и «Ментальные карты: Европа». Здесь полезные обзорные работы по истории и нынешнему состоянию политической демагогии («Ментальные карты: конструирование географического пространства в Европе от эпохи Просвещения до наших дней» Фритьофа Беньямина Шенка и «Тема Центральной Европы: история, современные дискурсы и место в них России» А.И. Миллера) «разбавлены» блестящим филологическим этюдом античницы Е.Г. Рабинович «От Атлантики до Урала (к предыстории вопроса)», из какового можно узнать, что изначально Европой именовалась часть континентальной Эллады, до материка она доросла в VI веке до нашей эры, а ее восточная граница проходила то по Риони, то по Дону, то по Дунаю, покуда Петр I, превратив Московию в Россию, не сделал ее частью Европы.

Эссеистика представлена опусом Валерия Шубинского «Взгляд и нечто» (где автор печалится об отсутствии в России эссеизма, то есть безответственного литераторского порхания; исключением назначен Батюшков) и «Защитой Борхеса», какового неизвестно от кого защищает Олег Постнов, романист, ныне претендующий на лавры «русского Борхеса». Всего трогательнее, что в содержании номера разделу «Русский эссеизм» предпослано «От редактора», текст которого блистательно отсутствует. Легкий жанр. Невесомый. Кстати, в том же разделе вполне могли поместиться и очередная статья Ильи Кукулина о поэзии 90-х («Как использовать шаровую молнию в психоанализе»), и воспоминания-рассуждения о Викторе Кривулине (Михаил Шейнкер, Ольга Седакова, Сергей Завьялов).

Кульминация номера -- медитации Виктора Живова «Российское общество и его научные институции». Диалогизируя со статьей Михаила Ямпольского «Личные заметки о научной институции», «НЛО», №50), автор грациозно проходит меж Сциллой традиционализма (конечно, у нас все безобразно) и Харибдой модернизации (будет еще хуже) и выплывает к волшебному выводу: «Что же касается старых научных институций, не видно смысла ни реформировать их, ни уничтожать. Большинство умрет собственной смертью, те же, в которые при благоприятных обстоятельствах потянутся молодые, изменятся сами собой. А нам, старшему поколению, остается лишь с державинской благосклонностью наблюдать за прорастанием семидолей и спрашивать у промелькнувшего лицеиста: «Где тут, братец, нужник». -- А что спрашивать-то, Ваше превосходительство? (В.М. Живов не только профессор в Беркли, но и замдиректора Института русского языка РАН.) Нужник у нас, сами знаете, везде-с. И, похоже, надолго.

«Старым институциям» в лице «толстых журналов» не весело. Тираж «Нового мира» снизился до 9400 экз. (с 12 350 прошлогодних), тираж «Знамени» -- до 5500 (с 8300). Тут две «загадки». Во-первых, почему при росте благосостояния «культурного сообщества» (уж точно живем лучше, чем в 1993 году) и его пресыщенности «развлекухой» журнальные тиражи неуклонно скукоживаются? Во-вторых, почему «Знамя», которое, мягко говоря, ничуть не хуже «Нового мира», столь же неуклонно ему проигрывает? Ответ общий: инерция -- великая сила. Двенадцатилетние стоны о неминучей гибели журналов (часто -- в тех же самых журналах!) не могли не сказаться на социуме. (Хотите помирать -- помирайте.) «Новый мир» (хоть Солженицына в нем печатай, хоть Брежнева) -- торговая марка и духовный символ.

Вот и смотрится «Новый мир» (№1) вполне традиционно. Замечательные (без всякой иронии пишу!) подборки Инны Лиснянской и Александра Кушнера. Окончание публикации глав из книги Вл. Новикова «Высоцкий» (пожалуй, самая эффектная акция журнала за прошлый год). Обстоятельная статья Виктора Белкина «Задались ли реформы Гайдара?» -- рассудительно полемический отклик на книгу Игоря Бирмана «Я -- экономист» (М., «Время», 2001). Повесть Валерия Попова «Очаровательное захолустье», практически неотличимая от всех поповских повестей последнего десятилетия (злосчастная судьба благороднейшего автора, принужденного общаться то с иноземными благодетелями, то с новыми русскими -- теперь, правда, не про круиз и не про питерские тусовки, а про выезд «интеллектуальной бригады» в российскую глубинку). И, конечно, рассказ главного новомирского прозаика нынешних времен Андрея Волоса -- «Mymoon», пафосное и «вкусное» обличение новорусского хамства: бандит с девицей идут в дорогой восточный ресторан, на их глазах свежуют (для самого дорогого блюда) обезьяну, откушав и выпив, персонажи сами превращаются в обезьян (пищу себе подобных). Какова метафизическая глубина! Не говоря уж о сострадании к человеку. Признаться, давно не читал столь высокомерных, самодовольных и «сытых» текстов.

«Знамя» (№1) запомнится романом Сергея Гандлевского «