|
|
N°130, 25 июля 2007 |
|
ИД "Время" |
|
|
|
|
Свобода и справедливость -- свобода или справедливость?
В новой России эти понятия могут не противоречить друг другу
В политическом и философском языке понятия «свобода» и «справедливость» чаще всего противопоставляются друг другу. Они редко когда могут быть соединены. Их принято противопоставлять: либо свобода, либо справедливость. Что-то одно. Хорошо, конечно, быть здоровым и богатым, куда лучше, чем бедным и больным, но жизнь чаще всего ставит нас перед более трудным и менее однозначным выбором.
Понятие «свобода» в современной политологии обычно связывается с идеологией либерализма. Сам термин «либерализм», «либерал» образован от латинского libertas, т.е. «свобода». Принято прикладывать это понятие к области экономики, подразумевая свободу торговли, свободу рынка. В более широком значении имеется в виду всякая свобода человека от государства или каких-то иных традиционных социальных институтов, включая церковь, общину, обычаи, нравственные правила и даже семью. Так, свобода нравов, и в частности нарушение супружеских законов, называется словом, образованным от того же корня, -- «либертины», «либертинаж». Идеология либерализма относится к разряду правых идеологий. Поэтому российские либералы, сторонники полной свободы индивидуума от государства, объединены в России с понятием «правые».
Философия либерализма учит: человек, предоставленный самому себе, т.е. получивший максимум свободы, лучше всего адаптируется к окружающим условиям. Движимый разумным эгоизмом и не обращая внимания на окружающих, он достигает своих целей любыми путями, наслаждается жизнью, живет себе в удовольствие. Это могло бы показаться циничным и аморальным, но либералы защищают свою позицию так: если каждый член общества свободен и действует только исходя из своих эгоистических интересов, обогащается и ищет личного преуспевания, то все общество в целом рано или поздно начнет процветать -- ведь оно состоит из отдельных единиц, которые счастливы поодиночке.
Апологеты свободы аргументируют свою позицию тем, что дух предпринимательства приводит к развитию общественных институтов, а стихия рынка приводит к удовлетворению всех потребностей, поскольку гибко реагирует на динамику желаний людей. Свобода, безусловно, помогает сильным личностям, открывает перед ними далекие горизонты. Но вместе с тем слабых и обездоленных, не способных подняться с опорой только на собственные силы, она повергает в отчаяние, закрывает пути к спасению. Свобода может привести к богатству и к нищете, к славе и к ничтожеству, к победе и к поражению. Но в любом случае все претензии человек предъявляет только к самому себе: в либеральной философии никто никому ничего не должен. Те страны, которые добились максимального экономического и технического развития, действительно пришли к этому, двигаясь по пути либерализма, исповедуя принцип "свобода превыше всего остального".
Понятие «справедливость» в политической философии, напротив, соответствует левым идеологиям. Это совсем иной подход. Справедливость понимается как относительно равномерное распределение ресурсов, возможностей и богатств между всеми членами общества, коллектива, народа. Если принцип свободы и либерализма поощряет эгоизм, заботу о своих индивидуальных интересах, то принцип справедливости ставит в центр альтруизм, заботу о других, любовь к ближним, сострадание и сопереживание.
«Справедливость» -- понятие коллективное. Оно предполагает, что общество основывается на нравственном принципе. И в этом случае более сильный обязан делиться с более слабым. Забота о неимущих и обездоленных возлагается на процветающих и преуспевающих. Основная идея здесь -- привести общество к равновесию, чтобы все отвечали за всех, в едином сплоченном и солидарном жизненном ритме.
Понятие «справедливость» -- левое. Левые всегда ищут пути к перераспределению богатств, власти, безопасности между всеми членами общества. Чаще всего высшей инстанцией, которой поручено осуществлять справедливость, является государство. То самое, против которого либералы неустанно ведут борьбу. В таком случае государство выступает как арбитр, как судья, как высшая инстанция, к которой каждый гражданин может прибегнуть за помощью, защитой, справедливостью. Справедливость можно установить и защитить только сообща, только соборно или коллективно.
Общества, во главу угла которых поставлена справедливость, дают гражданам большее чувство уверенности, защищенности, спокойствия. Здесь слабый, больной и неловкий знает, что у него есть защита и покровительство. Но вместе с тем такая философия сдерживает развитие предпринимательского духа, ограничивает частную инициативу, лишает сильных индивидуумов стимула к личному продвижению -- ведь результаты все равно будут поделены на всех.
Налицо две противоположные ценностные системы. Два типа общества. Две модели государства. В России мы знаем и то и другое. В недавнем советском прошлом, при социализме, во главу угла была поставлена социальная справедливость. И дело не в том, что на практике она часто не соблюдалась или оставалась только в лозунгах или речах. Нравственность советского человека была структурирована через превосходство понятия «справедливость». И именно ради справедливости предлагалось потерпеть ограничение свобод.
Начиная с перестройки мы сделали резкий крен в противоположную сторону. Теперь наступил черед либеральных преобразований, рыночных реформ. Мы отказались от социальной справедливости и перешли к ценностям свободы. И снова не так важно, реальной или мнимой эта свобода была на практике. Главное, что, осудив социализм и общинность, мы переметнулись к западной либеральной капиталистической системе. А значит, сделали ставку на свободу. Сегодня представляется, что увлечение свободой существенно спало. Идеологи либерализма больше не в почете. Но и к ценностям справедливости, социализма и государственности мы пока не вернулись.
И оба этих понятия -- «свобода» и «справедливость» -- снова для российского человека под вопросом.
Если принцип свободы прилагается к отдельной личности, мы имеем дело с той или иной разновидностью либеральной идеологии. Философы считают, что идея свободы личности коренится в христианстве, которое впервые утвердило принцип личной ответственности человека перед Богом и личного спасения. Известно изречение святого Серафима Саровского «Спасись сам, и сотни вокруг тебя спасутся». Но трактовка принципа свободы воли в западном христианстве и в православии существенно различается. Причем это различие с веками только усугублялось. Православие, признавая личное спасение, все же тяготеет к принципу соборности. Без церкви нет личного спасения.
Причем православное учение понимает церковь как совокупность верующих. Собственно само спасение -- дело личности. Но создание предпосылок для него -- дело общее, всецерковное, всенародное. Отсюда повышенное внимание в православной культуре и истории к коллективному субъекту -- церкви, народу, государству. Свобода отдельного человека отходит на второй план перед свободой православной веры, православного народа, православного государства. И даже в советское время это представление о коллективном субъекте и коллективной миссии сохраняется, хотя и в искаженных, подчас открыто антихристианских формах.
Совсем иная картина в западном христианстве. Здесь с самого начала во главе угла стоит человеческий индивидуум. И церковь у католиков есть совокупность священников и монахов, т.е. клира. И понимание народа и государства вполне прагматичное -- это, по выражению блаженного Августина, «град земной», лежащий во грехах и ведущий нескончаемую войну против «града небесного», который воплощен в католической церковной организации. В ходе протестантской реформы этот принцип индивидуальности в западном христианстве еще более абсолютизировался, и у протестантов постепенно пропало само представление о церкви с ее иерархией, с ее таинствами, обрядами, преданием. По мере секуляризации из этого и родилась идеология либерализма, уже лишенная всякого религиозного содержания. Но эти метаморфозы свободы в западной истории всегда были сопряжены именно с индивидуумом -- начиная с эпохи разделения церквей на Восточную и Западную более тысячи лет назад.
Итак, в западной христианской и постхристианской культуре основным носителем свободы является индивидуум. В восточной и православной, в русской культуре свобода как позитивная ценность в первую очередь прилагается к коллективному субъекту. Для русских, по меньшей мере нормальных и нравственно полноценных русских, совершенно очевидно: человек не может быть свободным, если его народ, его государство, общество, в котором он живет, несвободны. В этом проявляются извечные противоречия между Западом и Востоком.
Сегодня все наше общество активно обсуждает национальную идею. Либералы предлагают свою версию. Коммунисты -- свою. Пытаются что-то свое продвинуть и национал-популисты. Но что же мы все-таки положим в основу национальной идеи: свободу или справедливость? Свобода и справедливость -- традиционная для нашей культурной философской традиции пара противоположностей. Вопрос свобода и справедливость точнее формулируется как свобода или справедливость? Либо-либо.
Сейчас Россия находится на перепутье. Идти за свободой -- значит идти на Запад. Идти за справедливостью -- возвращаться к своим национальным корням и социальным устоям. И вместе с тем, как мы видим, для русской традиции чрезвычайно важно понимание внутренней религиозной свободы, а также пронзительное осознание важности свободы для всего народа. Для нас более естественно поставить ценность справедливости на первое место. Это по-настоящему российское понятие, и именно оно должно стоять в центре нашего духовного возрождения. Но свобода, осознанная в свете нашей истории и нашего самосознания, также чрезвычайно важна. Надо только отыскать для нее правильное место в контексте поиска национальной идеи. Правильно ее понять, истолковать, осмыслить. Все ценностные понятия по-своему хороши. Но смысл исторического выбора как раз и состоит в том, чтобы выбрать из них самое важное, выстроить иерархию ценностей. Если же этого не делать, то мы получим идеологическую кашу и формалистичную демагогию, где набросано все, что попало, и, соответственно, никто ни за что не отвечает.
Александр ДУГИН, философ, культуролог