Первые записи Дмитрия Кузьмина с группами «Спинки мента» и «Черный Лукич» (название последней вскоре выросло до второго имени) достигли ушей относительно широкой публики в конце восьмидесятых, во времена расцвета «сибирского панка», в одном потоке с «Гражданской обороной», «Инструкцией по выживанию», «Великими Октябрями». Даже в таком окружении Кузьмин-Лукич удивил. На фоне происходящего в музыкальной жизни Сибири «армагеддон-попса» творения Лукича, хоть и не выглядели чужеродным элементом, но все равно слушались по-особенному. Вместо привычных жужжащих запилов -- то вальсок, то марш, то считалочка, то вообще какая-то «лезгинка протеста». Вместо душераздирающих выходов в запредельные пространства, ангедонии и ярости -- какие-то уютные, затейливые, почти обэриутские потешки про обожающего Жоржа Сименона лейтенанта Киреева, пионера-героя Колю Мяготина и карася Густава, про одеяльце и булочку с маком. Прослушав в свое время нежную песню на стихи Льюиса Кэрролла, умный четырнадцатилетний панк глубокомысленно произнес: «Ну, если нас застанут за прослушиванием ЭТОГО...» На панк-рок, за редкими исключениями, это было и вправду совсем непохоже. Что, впрочем, не помешало Егору Летову с полным на то основанием назвать лукичевскую песню «Кончились патроны» манифестом «шального, бунтарского, незримого и необозримого безобразно-крамольного воинства». И самому спеть несколько его вещей.

Позже, уже в середине девяностых, были альбомы с названиями, больше подходящими для сборников странноватых волшебных сказок: «Ледяные каблуки», «Деревянное облако», «Девочка и рысь». Ни с кого не содранная интонация, собственный звук и слог, «невидимый при свете, непонятный в темноте». Великолепная философская лирика, негромкая печаль, колыбельная для брата, сестры и всех прочих родственников. Нежность. «В каждой песне про дождинки/ Прорисованы цветы,/ В каждой песне -- про морщинки,/ Что заметила только ты».

Теперь -- новый альбом и триумфальный тур по московским клубам. Новая запись называется «Навсегда» и посвящена, если верить обложке, Аиде Ведищевой. На развороте, на фоне нарисованных парусников мелким шрифтом проступают напутственные слова Олега Судакова, друга и соратника Лукича, поэта, музыканта, философа и неутомимого исследователя подсознания: «Когда сказка превращается в иллюстрированное издание о скольких-то томах, когда фантазия ложится меж рифмами, рассыпаясь цитатами в эрудированных сундучках современников, когда вера стыдится наивности, беззащитности и одиночества...» В данном случае сказка по счастью сказкой и осталась. Пресловутые панки не будут все это слушать по определению. Всем прочим к человеку, способному назвать хорошую песню незаезженным словом «Тесть», прислушаться определенно стоит. Музыка и стихи Лукича -- фольклор неведомой страны, этакой небесной Швамбрании со столицей в Изумрудном городе мастеров, «ковер разнотравий из разных растений, где мыши -- как львы, а ромашки -- как пальмы». «Навсегда» -- очень спокойный и позитивный альбом. Даже неизбежная ирония в конце концов растворяется в негромких голосах травы. Здесь уже не осталось места для обжигающих приветов из прошлого, вроде песни «Мы из Кронштадта». Это чуть-чуть огорчает, но ненадолго. Убаюкивающие интонации делают свое дело -- и гипотетическое продолжение «Навсегда» любой из слушателей имеет возможность догрезить уже самостоятельно. Спокойной ему ночи.