«Ангел» Франсуа Озона, показанный в конкурсе Берлинского фестиваля и оставшийся там без призов, стал событием первых дней фестиваля Московского. Тем более что в Москву приехал лично Франсуа Озон и даже провел свою пресс-конференцию, и дал ряд интервью. Однако в отличие от балканского гения Эмира Кустурицы личность французского провокатора Озона вызвала меньше интереса, зато очень многие пришли в восторг от его нового фильма. Этот фильм теперь может увидеть каждый, ибо с 28 июня он выходит в российский прокат.

История, рассказанная в картине, названной по имени главной героини, которую в русском переводе называют Энжел, повествует о судьбе некой известной в начале ХХ века писательницы, автора дамских романов, пережившей безумную популярность и потом забытой.

Озону очень нравится заниматься всякими смешными стилизациями, он получал удовольствие, когда снимал «Восемь женщин» и придумывал героиням их арии, костюмы и типажи. И в «Ангеле» он себе в этом не отказывает, то воссоздавая диккенсовскую снежную зиму в предместье Лондона, то увлекаясь душноватым очарованием декаданса в его открыточном, дизайнерском изводе, то переходя к жестким краскам экспрессионизма, причем его игра с манерами и стилями как будто не афишируется, так что можно прочитать эту историю впрямую, как рассказ о судьбе женщины, лишенной литературного таланта, но наделенной пылкой и свободной душой и вызывающей восхищение именно своей природной жаждой жизни. Поняв так фильм, от него действительно можно получить удовольствие, но по-настоящему интересным его делает не это.

Как в матрешке, в фильме несколько сюжетов, каждый из последующих спрятан внутри другого.

Конечно, в нем есть пародия на массовую культуру, именно в это историческое время потихоньку встающую во весь свой гигантский рост. Начинающую писательницу (в этой роли снялась перекрашенная в брюнетку, весьма соблазнительная английская актриса Ромола Гараи) испытывает женщина истинной, классической, элитарной культуры (эту даму, жену издателя, играет Шарлотта Рэмплинг ) и терпит сокрушительное поражение. Свобода от знаний, от норм и правил приличий делают Энжел (при ином переводе можно было бы сказать -- нашего Ангела) совершенно неуязвимой. Ее идиотские романы (а Озон не жалеет красок на то, чтобы в их вопиющей бездарности и манерности не оставалось сомнений) пачками лежат в витринах; за автографами тянутся толпы поклонниц; а когда пьесу Энжел ставят на сцене, то полный зал зрителей рукоплещет автору, а не актерам, словно материализуя этот волнующий и дарящий уверенность массовый успех.

Но, в сущности, именно массовый успех и является еще одной мишенью Озона. Он демонстрирует и его истеричную природу, и его эфемерность, и непременно сопровождающий его на своих крепких ногах материальный достаток. Когда звезда Энжел закатилась, Озон подсовывает зрителю еще одну жертву моды -- ее мужа, бездарного художника, непризнанного при жизни, но ставшего очень востребованным после смерти, когда «пришло время для его скупой гаммы», и вот уже новый владелец готов обладать главным призом -- замком с издевательской надписью Paradise над воротами. А на подходе и следующий идол -- в финале издатель предлагает компаньонке и поклоннице бедной Энжел написать свои мемуары.

Но и это еще не все. Компаньонка не случайно спрашивает издателя, о чем же ей писать: о той жизни, которую прожила Энжел, или о той, которую она придумала. Поскольку понятно, что фантазии и явь в этой жизни и в этом фильме совершенно перемешаны, и где граница и кто здесь выдумка, а кто реальный человек, не совсем понятно.

Конечно, смешны и наивны попытки Энжел обучить свою мать игре на фортепиано или вложить выспренные монологи в уста умершего мужа, но кто сказал, что ее перекраивание прошлого и наделение его высшим для нее смыслом не есть единственная истина, за которую стоит держаться?

Энжел ужасна и прекрасна одновременно, как и само явление искусства, которым мы обольщаемся и которому служим с необъяснимым увлечением, хотя нет ничего более смешного и преходящего, чем наши усилия по созданию копий божьего мира...