Сегодня исполняется десять лет с того дня, как в Москве было подписано соглашение о мире в Таджикистане. Оно положило конец одной из самых ужасных войн на территории бывшего СССР, продолжавшейся без малого пять лет. О том, как начинался переговорный процесс между таджикским правительством и исламо-демократической оппозицией во главе с ныне покойным Саидом Абдулло Нури, обозревателю «Времени новостей» Аркадию ДУБНОВУ рассказал бывший первый заместитель министра иностранных дел России, экс-министр по делам СНГ Анатолий АДАМИШИН.

-- Анатолий Леонидович, как вас, известного советского дипломата, начинавшего карьеру на Смоленской площади помощником Андрея Громыко, угораздило оказаться таджикским миротворцем?

-- В конце 80-х -- начале 90-х годов сидел я вполне хорошо и комфортно последним советским и первым российским послом в Риме. В 1992 году тогдашний глава МИД России Андрей Владимирович Козырев позвал меня назад. На МИД шли серьезные нападки со всех сторон, Козыреву нужна была помощь. Приехал я тогда в Москву в самое пекло первым замминистра иностранных дел и был, что называется, брошен на СНГ. А что тогда там было самым острым? Таджикистан -- конфликт, гражданская война...

А я в этом деле ни хрена не соображаю, поскольку ничего о Таджикистане тогда не знали -- ну, советская республика, Памир, хлопок, все хорошо... И вдруг теперь это другое государство, непонятное для привыкших к советским стереотипам -- социализм, компартия. Да какая там компартия, там правят кланы, и поди в них разберись -- кулябский, ходжентский...

-- И в какой мере это незнание обстановки сказалось на принимаемых решениях?

-- Это привело к тому, что мы тогда фактически встали в таджикском конфликте на сторону исламистов. Считалось, что коммуняки -- это самое плохое, что может быть. Если ты был в компартии Таджикистана, значит, замарал себя -- и все, тебя уже не поддерживают. Я в первую очередь столкнулся с этим. Ну, хорошо, коммунисты довели страну до ручки. Но, выбирая из двух зол между исламистами, ведущими гражданскую войну при поддержке Ирана, Пакистана, и теми, кто пытается защищать свои связи с Россией, мы поддерживали исламистов. Да еще как поддерживали -- вплоть до того, что знаменитую российскую 201-ю дивизию, опору нашу в регионе, мы готовы были передать в двойное подчинение: с одной стороны, Москве, а с другой -- местному начальству с исламистским уклоном. Вот против этого я первым делом повел изнурительную и тяжелую борьбу.

Главным содержанием моей деятельности в 1992 году стала необходимость покончить с безапелляционным отказом Москвы поддерживать «старую власть» в Таджикистане только потому, что она была коммунистической. Я тогда набрал в нашем МИДе группу хороших профессионалов и послал одного из них к лидерам соседних с Таджикистаном республик -- Назарбаеву, Каримову. И то, что они тогда поддерживали коммунистов в Таджикистане, во многом изменило российскую позицию.

Помню одно заседание правительства, где я заменял отсутствующего Андрея Козырева. Бывший тогда и.о. премьера Егор Гайдар поворачивается ко мне и говорит: «А ведь мы не знаем, что делать с Таджикистаном!». Отвечаю ему: «В первую очередь нам надо перестать оказывать явную поддержку одной из сторон, постараться оказаться там над схваткой и однозначно сохранить под своим контролем 201-ю дивизию». В итоге удалось привести к власти Эмомали Рахмонова, который стал сейчас Рахмоном -- тогда он представлялся совершенно необходимой фигурой.

-- Но его тогда совершенно никто не знал. Я помню шок многих депутатов 16-й сессии Верховного совета Таджикистана в Худжанде в 1992 году, когда им представили худощавого председателя Кулябского облисполкома. Тогда уже говорили, что выбор этот был сделан главным образом в Ташкенте...

-- Не стану с этим спорить. Без учета мнения Ислама Каримова в Таджикистане тогда мало что делалось, узбеки считали Таджикистан чуть ли не своей вотчиной. Главное, что фигура Рахмонова оказалась компромиссной как внутри этой республики, так и за ее пределами. Спустя короткое время возник вопрос национального примирения в Таджикистане.

-- Но была и жуткая гражданская война, где таджики безжалостно вырезали друг друга десятками тысяч, а проигравшие исламо-демократы бежали от победителей-коммунистов в Афганистан.

-- Жестокость там с обеих сторон была азиатской. Но когда пришло время примирения, оказалось, что все лидеры исламистов, несмотря на массовую поддержку внутри страны, жили в эмиграции -- в основном в Иране. Они не хотели разговаривать с Рахмоновым, это, говорили они, «марионетка русских», мы хотим разговаривать с его хозяевами. И вот парадокс -- мы в Москве уже были готовы разговаривать с лидерами исламистов, но этого не хотел Рахмонов. Помню, как я летал к Рахмонову, чтобы, с одной стороны, уговаривать его согласиться, а с другой -- выкручивать ему руки, добиваясь права России взять на себя попытки сделать первые шаги к национальному примирению таджиков. В конце концов Рахмонов согласился.

И мы полетели в Иран. Там с помощью иранцев - помню, Велаяти тогда был министром иностранных дел -- мы начали разговаривать с Акбаром Тураджонзода и его соратниками из таджикской оппозиции.

-- По случаю десятилетия мирного соглашения Эмомали Рахмон в числе прочих наградил Али Акбара Велаяти орденом. Вас в этом списке нет...

-- Правда? (заразительно смеется. -- А.Д.). Ну, вот видите, страна не помнит своих героев. Хотя, когда на международных конференциях я встречаю таджиков, они мне говорят, что меня в Таджикистане хорошо помнят...

Иранцы тогда действительно здорово помогли достичь там компромисса. Рахмонову надо было делиться властью, а он, естественно, не хотел. Исламисты, требуя власти, тоже были настроены радикально. Задача была усадить их всех вместе за один стол, и мне это, скажу без ложной скромности, удалось. Первые контакты между властью в Душанбе и таджикской оппозицией начались при посредничестве спецпредставителя ООН по Таджикистану именно в Москве, а не в Женеве, как предлагали некоторые деятели.

-- Тогда важную роль сыграл президент Узбекистана Ислам Каримов. Сделав ставку поначалу только на Рахмонова, он убедился затем, что исламо-демократическая оппозиция -- реальная сила, с которой надо считаться. В результате он пригласил в Ташкент для переговоров одного из ее лидеров Акбара Тураджонзода.

-- Позиция Каримова имела серьезное значение. Ташкент имел сильнейшие рычаги влияния на Душанбе -- большая узбекская община в Таджикистане, возможность в любой момент перекрыть вентиль на трубе с узбекским газом, идущим к таджикам. А лидеры оппозиции были вполне адекватные люди и искушенные политики. Исламских лозунгов они на переговорах не выдвигали. Как и любая другая оппозиция, они стремились к власти.

-- Президент Таджикистана сегодня настаивает на уникальности межтаджикского примирения в современном миротворчестве. Вы согласны с такой оценкой?

-- Пожалуй, я соглашусь с Рахмоновым, мало кто готов был, как он, поделиться властью со своими противниками. Ему удалось опровергнуть известный тезис Генри Киссинджера, согласно которому властью никогда не делятся.