Торжественной церемонией с участием министра культуры Александра Соколова, Галины Вишневской и других закончился посвященный Мстиславу Ростроповичу и прошедший под неофициальным девизом «поднимем до предела упавший престиж» XIII Международный конкурс имени Чайковского. Он отличался от предыдущих более значительной предварительной паузой (пять лет вместо традиционных четырех), которая по замыслу госчиновников должна была повлиять на качество организации, более внушительными суммами призовых (20 тыс. долл. -- I премия, 15 и 10 -- II и III плюс значительные вливания от спонсоров в качестве дополнительных и специальных призов) и отчетливым стремлением выйти из этой воды без серьезных происшествий и скандалов.

Что удалось: сначала -- увеличить призовые, что само по себе укрупняет вес конкурса, потом -- обойтись без драк, отводов и заявлений, по крайней мере внутри самих составов жюри. Все прошло более-менее мирно, и первые премии присуждены во всех специальностях, кроме «фортепиано», что после серий печальных дыр на самом верху призовой лестницы уже является некоторым успехом.

Тем не менее пройти испытание без серьезных организационных просчетов не получилось, и некоторые из них объяснялись именно намерением поднять престиж события.

Старт скандалам был дан на виолончельном конкурсе. Уже после первого тура появилось открытое письмо виолончелиста Игоря Бобовича (Украина), не прошедшего во второй круг: по условиям конкурса к соревнованию без предварительного отбора по DVD допускаются лауреаты первых премий международных конкурсов, и Бобович был сначала допущен и приехал в Москву играть. Но накануне выступления жюри под председательством Натальи Шаховской приняло решение снять его с соревнований, поскольку конкурс, который он выиграл, был камерным, а не сольным. После скандала Бобовича все же допустили, но отсеяли перед вторым туром.

Причина конфликта -- недостаточно четкие формулировки условий конкурса (в правилах нет слова «сольный»), возможность трактовок по ходу дела, не сформулированные отношения между оргкомитетом и жюри, то есть проблемы регламента.

Те же проблемы нарисовались в первом туре фортепианного конкурса. Полгода назад, когда был определен состав участников, приняты и напечатаны их программы, никто не заметил, что Татьяна Колесова играет в качестве обязательного произведения Чайковского плетневскую сюиту на темы из балета «Щелкунчик». О том, что обязательными являются «оригинальные» сочинения (хотя многие другие участники так и предполагали), Колесовой было сообщено за 36 часов до выступления по телефону. Позднее ответственный секретарь оргкомитета конкурса Олег Скородумов прокомментировал ситуацию так: «Все, кто хотел, позвонили заранее и уточнили. А поскольку раньше разрешали (ну не запрещать же!), то и теперь участник думал, что позволят. Так вот и упал престиж конкурса. Но жюри решило его поднять и четко следить за выполнением правил». Итак, снова жюри уже во время тура приступило к твердому выполнению правил, которые, впрочем, не были четко прописаны заранее.

В воронку настроений жюри хоть и не столь драматичным образом попал и пианист Андрей Коробейников, которого во время выступления остановили за превышение временного лимита. После этого проявления твердости жюри решило больше так не делать. А между тем Андрей Коробейников за два тура заслужил славу самого яркого и одаренного участника, сложившегося, зрелого музыканта. Но в финал не прошел, что стало главным скандалом фортепианного соревнования. А повод для разговоров о предвзятости жюри был налицо.

Самый серьезный скандал конкурса случился уже в финале у виолончелистов. Пришедший на предфинальную репетицию Сергей Антонов обнаружил, что федосеевский оркестр БСО не выучил заявленную за полгода в программе Концерт-симфонию Прокофьева, и сыграть ее невозможно. После взаимных обвинений с разрешения председателя жюри и оргкомитета было принято решение заменить Прокофьева на Дворжака, всем известного назубок. Случай, действительно вызывающе неприятный. Оркестр обвинял во всем дирижера Эдуарда Серова (за месяц до конкурса он сломал ногу, ему, как говорят, кололи обезболивающее, и все финалы он потом провел не только сидя, но и действительно из рук вон плохо) и приписывал недостаточную готовность самому солисту. В принципе лучшие мировые оркестры способны сыграть партитуру по концертмейстеру и солисту -- не впадая в фатальную зависимость от дирижера. Но БСО такими возможностями явно не обладает, однако то, что Концерт-симфония Прокофьева, как выяснилось, не входит в его активный репертуар, безусловно, досадно.

Но, пожалуй, в задачи оргкомитета должно входить наблюдение за готовностью выбранного оркестра и состоянием дирижера, а также принятие решений о замене «сломавшихся».

Между тем жюри всех инструментальных специальностей, действуя не всегда безупречно, на финишной прямой вырулило к уравновешенным, мирным и во многом убедительным результатам.

У пианистов первая премия не досталась никому -- главный претендент Александр Лубянцев, полюбившийся не только части публики, но и, как говорят, председателю Николаю Петрову, сломался об оркестровый финал. Его «соотечественник» санкт-петербургский пианист Мирослав Култышев (II премия) оказался надежнее и не без интересных находок в трактовках. Лубянцева все же простили и поставили на третье место. На четвертом разместились крепкий традиционалист с эмоциональными устремлениями Лим Дон-Хек и Сергей Соболев -- единственный, кто по-настоящему сыграл Первый концерт Чайковского, продемонстрировав к тому же уникальное владение звуком. Бенджамен Мозер (поклонник европейской утонченности в финале тяжело и неудачно играл Брамса) занял пятую строчку. Решение жюри (включая шестую премию ученику всесильного профессора Сергея Доренского Федору Амирову, показавшему себя в финале как профессиональное недоразумение) публика приветствовала аплодисментами.

У виолончелистов первую премию выиграл ученик Шаховской Сергей Антонов. Недоброжелатели склонны видеть в этом влияние инцидента с оркестром. Но большинство склоняется к тому, что свежесть победила безупречность (главным претендентом долго считался ученик Натальи Гутман Александр Бузлов, занявший в итоге второе место).

Скрипичный финал завершился ожидаемой победой крепкой ученицы знаменитого Захара Брона японки Маюко Камио, подготовленной не только мощным представительством скрипачей из Юго-Восточной Азии в финале, но и многочисленными по ходу конкурса высказываниями председателя скрипичного жюри Владимира Спивакова на тему кризиса скрипичной школы в Московской консерватории. Так или иначе, а и она оказалась не обижена. Ученик Эдуарда Грача Никита Борисоглебский, хотя и не стопроцентно осилил финал, занял вторую строчку этого парада.

В целом инструментальные финалы оказались ровными, в меру сильными, разнообразными и, как обычно, дали почву для разговоров о том, как бы чудесно сыграли не пропущенные туда любимцы профессионалов и меломанов (Коробейников -- у пианистов, Артем Шишков, потерявший текст во втором туре, -- у скрипачей). Вопиющая тенденциозность в результатах не отмечалась.

Видно, что все неприятные сенсации впрямую касались организационной стороны дела, регламентации хода конкурса в целом и «управленческих» действий жюри в частности. Расплывчатость условий и полномочий приводила к кулуарным эффектам, чего, собственно, конкурс изначально хотел избежать. Кроме публичных скандалов были и другие мелкие нюансы (работа пресс-клуба в саду «Эрмитаж» почти одновременно с прослушиваниями, странно выглядевшая «официальная» независимая экспертиза -- по одному эксперту в каждой специальности, которые не слишком регулярно делились мнениями обо всех участниках), но в любом случае ясно, что организация конкурса требует большей тщательности. Иначе подъем престижа остается декларацией, а не процессом, выстроенным на основе эффективного и не коррупционного менеджмента.