Из декораций на сцене лишь опускающийся и поднимающийся у задника драный трап, обозначающий прибытие новых кораблей с иммигрантами в Буэнос-Айрес, да косая стрела портового крана, поскрипывающая при перемещениях. Когда действие перенесется в местные трущобы, мы увидим только серую стену с одиноким окошком; гибрид кабаре и публичного дома будет обозначен затем полукругом столиков. Но эта скромная обстановка ничуть не мешает «Тангере» стать совершенно роскошным спектаклем.

В последние годы различные танго-шоу приезжают к нам регулярно, и большинство из них наводит такую же тоску, как посещение зубного врача. Хотя каждое шоу и отрекомендовано как аутентичное -- артисты все из Южной Америки, как же иначе, но воспроизводят они облагороженный, утишенный вариант танца. Тот вариант, что танцевали (и танцуют) в европейских салонах, что стал одним из видов танцевального спорта. Острая, точная и практически асексуальная пластика -- какие там плотские желания, когда судьи оценивают каждый шаг. Нынешний спектакль, привезенный на Чеховский фестиваль аргентинской «Диего Ромай компани» (его будут играть в МХТ еще неделю), стал счастливым исключением.

В этой «Тангере» (второе название -- «Любовь и смерть в Буэнос-Айресе») взрывная смесь чудовищно слезливой мелодрамы (иммигрантка-француженка в начале ХХ века приезжает в Аргентину, влюбляется в портового грузчика, но оказывается увлеченной в бордель местным наркокоролем и владельцем злачного заведения; грузчик пытается вытащить ее оттуда и погибает, зарэзанный лично главным злодеем), замечательной виртуозности (в дуэтах-дуэлях, дуэтах-объяснениях ноги мелькают с невероятной скоростью -- до десяти движений в секунду) и солнечного темперамента артистов. Все это вместе создает невероятный эффект достоверности, то есть достоверности не на сюжетном уровне, а на уровне интонации.

Это очень южная интонация: вот это сочетание нищеты и бодрости, берущейся неизвестно откуда, подаренной, видимо, солнцем. Замечательны танцы грузчиков -- четыре парня дурачатся, подначивают друг друга, чуть не дерутся, и в этих состязаниях-драках столько правильной, настоящей мужской энергии, что все зализанные и бесполые танго-конкурсанты забываются, как страшный сон. В спектакле, собранном из череды танцев (лишь трижды в них вклинивается со своими монологами певица), постановщики не забывают о мелких бытовых деталях: вот мимоходом на сцену выносят торт, и парень, не удержавшись, подхватывает пальцем кусочек крема; девушка тут же дает ему по рукам. Никакой роли больше этот торт не играет; но такие детальки и наполняют «Тангеру» ощущением полноты жизни -- прочерченный сюжет располагается не в воздухе, герои не функции, а живые люди.

Конечно, злодеи очень картинны -- эти темные очки, эти одинаковые пиджаки и манера хвататься за пояс, где спрятан широченный нож, больше подходящий для сельскохозяйственных работ, чем для уличной драки. Но ведь известно, что бандиты во всех странах питают слабость к картинности, а уж южноамериканские-то в особенности. При этом эти картинные злодеи движутся с львиной грацией -- в движениях играет какое-то ленивое благородство (что не отменяет угрозы). И захватывая покорных девиц, они демонстрируют высший класс танца -- в момент, когда они вертят сжавшихся в клубок партнерш на уровне собственных глаз, у зрителей просто перехватывает дыхание.

Хореографу Море Годой и режиссеру Омару Пачеко удалось сделать почти невозможное: поставить спектакль, наполненный чувственностью, и ни на секунду не скатиться в пошлость. Будь то танцы шлюх в местном борделе или финальный дуэт сбежавшей из этого борделя героини и ее любовника -- ни один из номеров нельзя упрекнуть в дурном вкусе (шлюхи при этом именно шлюхи, ничего схожего с вялыми служительницами порока из советских балетов). Чеховский фестиваль, поставивший своей целью показать все лучшее для каждой из стран, образцово выполняет свою миссию.