В выпущенной три месяца назад «Антигоне» Темура Чхеидзе блистал специально приглашенный из Тбилиси Отари Мегвинетухуцеси в роли Креона. В премьере, сыгранной вчера на малой сцене Театра им. Пушкина, ставка была сделана на исполнительницу заглавной роли Ирину Гриневу. После того как молодая, мало кому известная Гринева сыграла Марину Мнишек в «Борисе Годунове» Деклана Доннеллана, стало ясно, что на московской сцене появилась новая звезда -- властная, эффектная, сексапильная, пластичная, знающая цену себе и окружающим. Истинный Креон в юбке. Выбор такой актрисы на роль Антигоны -- смелое решение, на котором при желании можно и концепцию построить. Однако именно с концепцией у постановщика спектакля Владимира Агеева как-то не задалось.

По сравнению с Чхеидзе, чей постановочный стиль, кажется, насквозь пропитан застоявшимся воздухом академических театров, Агеев свеж, полон сил и буквально фонтанирует постановочными идеями -- то ориентальности в спектакль подпустит (первый монолог героини звучит как очень длинная хайку, а няня, которой он адресован, выглядит как гейша на пенсии), то вспомнит о традициях античного театра и выпустит Исмену на котурнах. Его сценическое произведение напоминает то медитативное кино в духе Сокурова, то населенный киберами фильм ужасов («Мы любим тебя, мы живые, -- говорят Антигоне, собирающейся похоронить брата, массовочные киберы, -- а Полиник мертвый»). Есть и милые подробности. Хор в этом спектакле изображает дама-трансвестит в черном элегантном костюме и красном галстуке. Ближе к финалу выясняется, что у нее (него?) шашни с Креоном. Сам Креон на пару с Антигоной время от времени сменяют ануевскую прозу на чеканный софокловский стих. Перед казнью главная героиня даже читает монолог из трагедии древнегреческого классика как молитву.

Все это обнаруживает полное непонимание самой сути двух пьес. Ануевская Антигона отстаивает свое личное право делать то, что она считает нужным. Не только вопреки указам, но даже вопреки логике. Софокловская Антигона противопоставляет царскому распоряжению не свою волю (или своеволие), а божественный закон. Это не анархистский бунт, а, напротив, ясное понимание царящей в мире иерархии. Аную с Софоклом не по пути. И любая контаминация из двух пьес (если она вообще возможна) должна учитывать сие обстоятельство.

Может создаться ощущение, что Агеев оказался заложником собственной буйной фантазии, подобно фонтанирующим идеями Владимиру Мирзоеву или Андрею Жолдаку. Ничуть не бывало. Их спектакли -- изматывающий аттракцион, его -- резинка-тянучка. В этой «Антигоне» нет не только сколь-нибудь ясного общего замысла, но и театральной энергии. Вопреки ожиданиям он получился еще более скучным, чем незатейливый, но добротный и внутренне цельный спектакле Чхеидзе, в эстетике которого скука -- неотъемлемый ингредиент. Если уж даже темпераментнейшая Гринева ближе к финалу стала навевать сон, то что говорить обо всех остальных. Например, о Креоне (Андрей Заводнюк) с пустыми глазами, бесцветными интонациями и абсолютным неумением взять хоть одну трагическую ноту.

Единственное, что утешает в истории с «Антигоной», так это сравнительный анализ. Недавно назначенный главным режиссером Театра им. Пушкина Роман Козак с самого начала заявил, что отводит малую сцену под эксперименты. А ведь эксперименты довольно редко заканчиваются удачей. Что вовсе не означает, что они не нужны. Зрителю достаточно перейти с малой сцены Театра им. Пушкина на большую, и он сразу поймет, чем отличается неудачный спектакль от бессовестной халтуры. А отрицательный результат от отсутствия результата.