В «Звезде» (№11) помещены повесть Марии Рыбаковой «Паннония» (шибко метафизическая) и повесть Анатолия Хруцкого «Окаянные дни Ивана Алексеевича» (а то про старого Бунина и кошмар в его доме больше почитать нечего!). Занятно квазимемуарное эссе Георгия Иванова «Арзамас» (публикация и комментарий А. Г. Меца). Стоит пристального внимания «Оборвыш» Омри Ронена (послевоенные киевские впечатления автора, тогда подростка, инкрустированные обильными литературными реминисценциями; местами очень страшно). Кажется, «Из города Эн» -- постоянная рубрика Ронена в «Звезде» -- почти готова отлиться исповедально-филологической книгой.

«Знамя» (№12) по праву может гордиться главами из книги Марины Вишневецкой «Опыты» -- пристальными, изящно выстроенными, горчайшими новеллами, укутанными в эссеистическую драпировку. Повесть Григория Ряжского «Четыре Любови» лучше задумана, чем сделана. (И мать у героя была Любовь, и первая жена, и вторая, и соблазнительная падчерица -- и до паралича довели его совместными усилиями. Потому как, хотя по-гречески у слова «любовь» четыре эквивалента, литератора с дворянско-еврейскими корнями к беде все ведут.) Открывают номер два стихотворения Сергея Гандлевского. Приятно видеть поэтические подборки Михаила Кукина, Константина Гадаева и Игоря Федорова -- к тому же стихотворцы друг другу приветы (посвящения) посылают. Федоров -- так двум сразу, «моим друзьям -- Костяну с Михой». Статья Станислава Рассадина «Отщепенец Р., или Гамлет, который выжил» полна такой настоящей любви к герою -- актеру и писателю Владимиру Рецептеру, что завидки берут: не умеем мы, нынешние, так писать -- даже о самых душевно близких художниках.

В «Новом мире» (№12) по-прежнему интересны главы из книги Вл. Новикова «Высоцкий» и дневниковые записи Игоря Дедкова («Новый цикл российских иллюзий», 1985--86).

Козыряет журнал двумя «молодыми» именами. Рассказ Романа Сенчина (вообще-то тридцать лет писателю) «В обратную сторону» -- дополнение к его же повести «Минус» («Знамя», №8). Те же минусинские декорации (и рынок был, и автобусы с надписью «Без льгот!» были), та же безнадега, то же «суровое сострадание» обездоленным, тот же «как бы реализм». По хорошим лекалам сделано. (Только у Астафьева или Екимова не в «лекалах» сила.) Отличник угадал и угодил. В добрых чувствах Сенчина я не сомневаюсь. В необходимости писать о тяготах провинциальной России -- тем паче. Может «из тяжести недоброй» получаться искусство. А может и не получаться. И когда еще более молодой Сергей Шаргунов (были у него в «Новом мире» рассказы -- не хуже прочих) в статье «Отрицание траура» соловьем заливается про «агонию постмодернизма» (имен, кроме Пелевина, Сорокина и Акунина, разумеется, нет), «новый русский ренессанс» и столь же «новый реализм», становится стыдно. Не за прозаика (кто молод не бывал!), а за тех опытных (и куда более аккуратных в собственных суждениях) профессионалов, что пестуют подобное словоблудие, дают индульгенции за «правильное направление» и невольно приучают сравнительно молодых литераторов к безответственному «учительству» и самоупоенному высокомерию.

В «Неприкосновенном запасе» (№4) три «темы номера» и одна «супертема» -- такая, что и темой ее не называют. Зато по всему журналу распылена. Понятное дело -- 11 сентября. Письма из Америки с подобающими рефлексиями (Андрей Зорин, Владимир Левин, Джордж Блекер), «социологическая лирика» Алексея Левинсона (дескать, «мы сами -- Усама»; «наше отторгаемое «восточное» прошлое в этом кошмаре приближается к нам. Призраком мировой войны неизвестно с кем»), даже «либеральное наследие» (статья Чарльза Тейлора «Неразложимо социальные блага», 1995) предварена ламентациями Александра Эткинда -- «Политическая теория до 11 сентября». Как же, «мир переменился»! (Так если переменился, если «политическая теория» в прошлом осталась, то зачем же Тейлором площадь забивать?) За мир никак не поручусь, но публицисты наши, громогласно заявляющие о тотальных переменах, неизменны, как барон фон Гринвальдус. «Все в той же позицьи»: непременно высказаться, пожурить республиканскую администрацию, отдать должное американскому единству, сообщить, что силой ничего не добьешься, но и уступать террористам негоже...

Две «темы» -- «Восточная Европа: между Россией и Западом» и «90-е: новая повседневность» -- в меру увлекательны. А статья Ревекки Фрумкиной «Извините за выражение...» так и просто хороша («извиняется» автор за то, что не отказывается от слова «интеллигенция» и полагает, что интеллигенты: а) совсем не плохи; б) в России не вывелись -- даже среди молодежи; в) на Западе тоже встречаются). Зато «тема 1» не даром первой прописана -- «НЗ» решил обсудить книгу Солженицына «Двести лет вместе».

Ну и обсудил. По крепким плюралистическим законам. Статья Мариэтты Чудаковой «По лезвию ножа» (отнюдь не апологетическая, а местами полемичная, но признающая, казалось бы, непреложные факты -- масштаб и смелость солженицынского замысла, авторскую установку на понимание и диалог, необходимость вслушаться в речь писателя) конвоируется двумя памфлетами. Йоханан Петровский-Штерн («Судьба средней линии») прямо называет книгу Солженицына «шедевром русской антисемитики» и «классическим примером предвзятости». Распробовав «стиль» работы Петровского-Штерна с солженицынским текстом (препарирование цитат, полное нежелание слышать собственно Солженицына и поглощенность вопросом о том, как слово писателя отзовется в будущих антисемитских опусах), начинаешь с недоверием относиться и к его конкретным замечаниям (иногда осмысленным, но всегда изукрашенным злыми подозрениями). Того веселей читать «Проколы сиамских близнецов» Сергея А. Иванова («А», видимо, проставлено для того, чтобы с министром обороны профессора МГУ не спутали). Антисемитизма в России нет, «евреев», кажется, тоже нет (потому как исторически изменчива эта нация). «И потому книгу о евреях можно обсуждать совершенно спокойно, без оглядки на то, какое воздействие это может оказать на умы. Да и, кроме того, опыт семилетнего пребывания литературного патриарха на родине вполне доказал, что его писания в любом случае не оказывают на умы ровным счетом никакого воздействия». Так зачем же тогда кукарекать? На нет и суда нет! Так ведь вершат его «умы», на которые -- действительно -- мало что может оказать воздействие. Как там у Чудаковой? «Необходимым условием восприятия этой книги является как раз читательская непредвзятость. А ее по долинам и по взгорьям нашего отечества нынче днем с огнем не сыщешь. Сейчас ведь время поисков версий, мерзких мотивов немерзких поступков и чтения в сердцах, а уж с такой темой надеяться на снисхождение не приходится». И не надеемся.