Убежденность в том, что во всех бедах виноваты темные силы иностранного происхождения, присутствовала в российском обществе на протяжении большей части его истории -- еще со времен Владимира Монамаха.

После окончательного падения Византийской империи в середине XV века Русь осталась единственным в мире независимым православным государством. Это подкрепило убеждение, что за пределами нашей страны только ждут момента, чтобы лишить ее либо православия, либо независимости, либо того и другого вместе.

В начале семнадцатого столетия, когда Россия погрузилась в пучину Смутного времени, стали говорить уже о целенаправленном заговоре против русского народа. О национальной угрозе со стороны польских интервентов заговорили бояре, незадолго до этого поддержавшие кандидатуру польского королевича Владислава на русский престол. Возникшие вскоре конфликты с польскими шляхтичами, поселившимися в Москве в ожидании своего короля, заставили бояр и служилых людей вспомнить о патриотических чувствах.

Настоящий же расцвет теории заговора пришелся на XVIII век, тем более что заговор в это время действительно был едва ли не главным инструментом российской политики. Правда, мало кому была известна истинная сущность этих заговоров. Так, окружение Елизаветы Петровны любило подчеркивать, что дочь Петра Великого избавила страну от немецкого засилья. На чьи деньги это было сделано, обычно не сообщалось. Между тем переворот 25 ноября 1741 года был тем самым (почти уникальным) случаем, когда иностранцы действительно оказали существенное влияние на внутреннюю российскую политику. С осени 1740 года будущая императрица сблизилась со шведским посланником в Петербурге Нолькеном. Тот обещал ей поддержку в борьбе за престол в обмен на возвращение Швеции ряда прибалтийских земель, потерянных в результате Северной войны. Елизавета не отказывалась от шведских денег, однако тянула с письменным подтверждением обязательств перед Стокгольмом. В конце концов терпение шведского правительства лопнуло, и летом 1741 года Швеция начала войну против России. Самое интересное, что в отпечатанном для распространения в России манифесте шведы обещали «освободить русский народ от несносных жестокостей» иностранных министров. Елизавета готова была уже отправиться в расположение неприятельских войск, чтобы с ними войти в Петербург, однако неожиданно для всех русская армия под командованием иностранных генералов блестяще разгромила шведов. Шведские деньги, однако, не пропали впустую -- любовь гвардии к дочери Петра I была солидно материально подкреплена. И через несколько месяцев под патриотическими лозунгами, но без иностранных солдат Елизавета все же с триумфом вошла в Зимний дворец. В дальнейшем императрица не уставала напоминать, что ее царствование было чисто русским в отличие от мрачных времен «бироновщины».

Именно при Елизавете Петровне в России распространяются масонские ложи, которым суждено было стать пугалом российской политики на многие десятилетия. С самого начала масоны с их тайными обществами, странными ритуалами, неясными для большинства целями вызвали растущие подозрения. Стихотворение с красноречивым названием «Псалом на обличение франкмасонства» вошло в «Письмовник» Н.Г. Курганова, который можно было найти едва ли не в каждой русской дворянской семье.

Правда, интеллектуальная элита общества далеко не сразу прониклась страхом к масонам. Первое время они вызывали снисходительно-пренебрежительное отношение. Сама Екатерина II писала на них едкие сатиры, а московский митрополит Платон даже считал, что религиозный пыл масонов можно использовать против главных, как он полагал, врагов православия -- иезуитов.

Все изменилось с началом Великой французской революции. Как и повсюду в Европе, она вызвала настоящую антимасонскую истерию: мало кто из правящей элиты сомневался, что революция -- дело рук тайных обществ. В 1792 году московские власти арестовали Николая Новикова -- просветителя, оппозиционера и признанного лидера российских масонов. Дело приобрело совсем скандальный оборот, когда среди записок Новикова нашли переписку с масонами из Пруссии, бывшей одним из главных врагов России в Европе. Ну а когда выяснилось, что Новиков пытался донести основы масонского учения до наследника престола Павла Петровича, гневу Екатерины не было предела. Всю жизнь опасавшаяся повторить судьбу самой же ею свергнутого мужа, императрица не сомневалась больше в том, что против нее подготовили страшный заговор. Страхи Екатерины довели Новикова до темницы, а масонские ложи -- почти до повсеместного закрытия.

Новиков стал не единственной жертвой подозрений в масонском заговоре. Из-за них же пострадал и Михаил Сперанский, смещенный весной 1812 года со всех должностей и сосланный в Нижний Новгород. Грандиозные преобразовательные планы выдающегося реформатора были крайне непопулярны в русском обществе, а его симпатия к Наполеону, притом взаимная, дала почву для самых смелых предположений.

В 1797 году вышла книга О. Барюэля «Памятные записки к истории якобинства». В ней ревностный иезуит объяснял, как сети масонско-якобинского заговора опутали всю Европу. По словам историка Андрея Зорина, «перед глазами читателя возникала единая картина чудовищной деятельности антихристианской секты, объединявшей всех врагов порядка, от адептов оккультных наук до просветителей XVIII века».

Сперанский с его реформаторскими устремлениями как нельзя лучше подходил на роль «участника» этого масштабного заговора. А французские симпатии министра вернули к жизни давнее подозрение российского общества, что Франция всячески стремится подорвать позиции России. Еще при Екатерине обычная для того времени тайная дипломатия была возведена доморощенными «политтехнологами» в ранг заговора против России. На самом деле противников Сперанского мало волновало, что главным врагом Франции при Наполеоне стала уже не Россия, а Англия. Логика мифа не подчиняется логике знания.

Не оставили Сперанского в покое и при Николае I, когда на него была возложена лишь кодификация российских законов. Князь Голицын и ректор Казанского университета Магницкий донесли Николаю, что Сперанский не оставил своих масонских увлечений и, более того, был главой русских масонов. На этот раз все обошлось: было проведено тщательное расследование, и Магницкого с Голицыным сослали за ложный донос.

Среди прочих обвинений в отношении Сперанского фигурировали и утверждения об его связях с евреями. Однако до появления масштабной концепции «еврейского заговора» оставалось еще без малого сто лет.

С 28 августа по 7 сентября 1903 года правая петербургская газета «Знамя» частями публиковала текст под названием «Программа завоевания мира евреями», более известный впоследствии как «Протоколы сионских мудрецов». Можно сказать, что это один из первых опытов антиутопий: в «Протоколах» описано, как евреи посредством заговоров, растления нравственности других народов, бесконечных войн и уничтожения государств получат постепенно контроль над всем миром. Довольно быстро стало ясно, что «Протоколы» -- грубая фальшивка, антисемитский парафраз книги французского журналиста середины XIX века Мориса Жюли «Диалоги в аду», в которой тот в иносказательной форме критиковал режим Наполеона III. Но это обстоятельство мало смущало публикаторов и пропагандистов. Среди них особенно выделялся Сергей Нилус, сделавший более всех для популяризации этого текста. Ультраконсервативный мыслитель, он вообще не интересовался достоверностью «Протоколов». «Положим, что они подложны. Не может ли Бог и через них раскрыть готовящееся беззаконие? -- вопрошал Нилус. -- Ведь пророчествовала же Валаамова ослица!»

Впрочем, до революции «Протоколы» так и не стали библией антисемитизма, хотя и использовались в пропаганде черносотенцев. Даже царь Николай II, не отличавшийся любовью к евреям, вынужден был согласиться, что это явная фальшивка. Зато после убийства царской семьи, тут же объявленного ритуальным, «Протоколы» стали в белоэмигрантской среде настоящим бестселлером.

В Советском Союзе теория заговора пользовалась особенной популярностью в сталинские времена. Как и прежде, страх перед внешней угрозой активно использовался в политической борьбе. «Отец народов» объявлял своих настоящих и мнимых противников агентами всевозможных иностранных разведок. Как и в прежние времена, никто не заботился о логичности обвинений: в одном ряду оказывались троцкисты и нацисты, правые и левые уклонисты. Атмосфера всеобщего заговора, враждебного окружения, только и мечтающего покорить советский народ, окутала страну. Средневековье возвращалось: правда, козни теперь строили против Руси не православной, а советской.

После кончины Сталина поиск «заговоров» продолжался. На излете застойной эпохи вышла книга Николая Яковлева «ЦРУ против СССР». В ней популярно объясняется, что всякая антисоветская деятельность, в конечном счете любое инакомыслие, щедро оплачено Западом. А клише «империалистический заговор» можно было найти едва ли не в каждом номере каждой советской газеты. Естественно, распад самого Советского Союза и начало перестройки нередко пытались (и до сих пор иногда пытаются) объяснить с помощью схожих стереотипов. Признание того, что страна развалилась прежде всего под тяжестью имперского бремени, в силу неэффективности экономической системы и неспособности ответить на технологические вызовы времени, дается нашему, как и всякому постимперскому, сознанию очень тяжело.