В Большом театре вовсю идет подготовка новой сценической версии оперы Мусоргского «Борис Годунов» в постановке Александра Сокурова, премьера которой состоится 25, 26, 27 и 28 апреля.

Постановочная группа, проведя в театре уже целый месяц, сейчас переходит к сценическим репетициям в костюмах (Павел Каплевич) и декорациях (Юрий Купер). По словам Сокурова, с большим опозданием, но режиссеру-дебютанту, в роли которого в данном случае выступает признанный мастер кинематографа, с «традициями театрального производства приходится считаться».

На встрече с журналистами Сокуров вообще достаточно много жаловался на эти самые «традиции», повторяя, однако, что в оперном жанре он многого не умеет, готов учиться, осознает недостаточность своего авторитета и должен уступать. Свою роль в постановке он обозначил в высшей степени скромно: «Я пришел не для того, чтобы самовыразиться как режиссер. Но для того только, чтобы создать спектакль, драматургически единое действие, приблизиться к Мусоргскому и помочь артистам обрести органичность проживания роли и звучания голоса».

Он и раньше получал предложения из оперных театров, но почти всегда отказывался. И дальнейшую свою судьбу тоже никак не связывает с оперным театром. Лишь однажды он согласился на оперную работу, когда вместе с Евгением Колобовым в «Новой опере» они начинали «Гамлета» Тома. Опыт закончился относительной неудачей -- Колобов счел Сокурова слишком радикальным и попросил его выйти из постановки. От Сокурова остался макет -- дирижер оказался позади солистов.

В этот раз на постановку оперы Сокурова подбил Ростропович -- речь шла о дилогии «Борис Годунов»--«Хованщина». Причем сначала должна была осуществиться постановка «Хованщины» с Ростроповичем в «Ла Скала», и только потом -- «Борис» в Большом. Но в миланском театре после реконструкции не нашлось денег, и проект передвинули на 2008--2009 годы (Сокуров теперь сомневается, что он вообще состоится). А скандалы в Большом, случившиеся между театром и Ростроповичем (он отказался дирижировать «Войной и миром» за несколько дней до премьеры), а потом и Вишневской (после ее бурной реакции на нового «Евгения Онегина»), никак не сказались на планах постановки «Бориса». Он, как и предполагалось, должен мирно сосуществовать со старым, недавно возобновленным спектаклем 1948 года.

О той постановке Баратова-Федоровского и качестве ее возобновления Сокуров говорит с большим и явно искренним уважением. Он вообще, кажется, в своей режиссерской концепции не исходит из мотивов полемики с историей постановок «Бориса» в частности и «оперной традицией» в целом. Его подход не выглядит полемично, разве что с напрашивающимися предположениями публики: «Меня в данном случае не интересует власть. Это будет спектакль не о власти. Только о людях. Действующие персонажи оперы и самой истории все как один сильные личности, достойные противники. И все счастливые люди: каждый достиг того, о чем мечтал. Свою смерть Борис принимает без страха. С грустью, но без содрогания. И я ни в коем случае не хочу сделать депрессивный спектакль».

Много времени Сокуров провел за изучением нотного материала и исторических документов. Потом за рассказами об обнаруженных деталях музыки и истории всем участникам постановки. Его задача -- психологически мотивировать артистов, убедить их «проживать роли». Дальнейшее -- даже рисунок мизансцены -- у каждого исполнителя (их отобрано от двух до четырех на каждую партию) может быть разным. Разная острота характера, разное развитие. Кинематографический опыт только помогает: «Никакой особой оперной условности нет, условность -- это просто нежелание работать».

В спектакле предполагаются сюрпризы: одним из них станет исполнение партии царевича Федора не женщиной, как обычно, а мальчиком 10--13 лет (убедить театр было непросто, но тут Сокуров при всей своей скромности его переупрямил). Так линия «отца и сына» станет очевидной и пронзительной.

Другие новации лежат в области технологии: для постановки специально закуплено новое дорогостоящее световое оборудование и «живая проекция», которая вкупе с мягкими многослойными декорациями будет призвана создать воздушный объем и плавное движение действия без неловких театральных пауз. Вся вторая редакция оперы -- со Сценой в корчме, с Польским актом и прочими подробностями -- будет уложена в два «многодельных» действия с одним антрактом.

По словам постановщиков, в небольшом пространстве филиала им тесно, «ярость и яркость молодой Европы в Польском акте» на сцене едва помещаются, но при желании спектакль можно будет перенести в основное здание. Каково будет желание театра в дальнейшем, предугадать невозможно, пока же в конце апреля и дальше спектакль будут показывать на Новой сцене.