Вам никогда не приходилось наблюдать странный эффект -- будто не вы смотрите на картину, а картина смотрит на вас, внимательно изучает? А теперь представьте себе, что подобный случай произошел с пространством целой выставки, которое будто опрокинулось в зазеркалье, опустошилось и яркую вернисажную публику сделало объектом своего тайного наблюдения. Такое произошло на открывшейся в фонде Stella Art экспозиции коллекции современного искусства венского Музея Зигмунда Фрейда.

Музей великого психоаналитика создан 35 лет назад в венском доме, где жил Фрейд вплоть до эмиграции в 1938 году. Классик концептуализма Джозеф Кошут в 1989 году решил оживить мемориальный дух музея инъекцией современного искусства. Он сумел убедить своих единомышленников из разных стран мира подарить Музею Фрейда по одной работе. Так в Художественном фонде Музея Фрейда появились произведения Джона Бальдессари, Пьера-Паоло Кальцолари, Дженни Хольцер, Ильи Кабакова и других. Любопытно, что, будучи в Вене, вы всю коллекцию концептуального раздела музея не увидите. По словам очевидцев, доступны обозрению лишь некоторые инсталляции (Кабакова, например), другие же с почетом отправлены покоиться в запасники. Так что выставка в Москве -- уникальная возможность увидеть коллекцию целиком, оценить ее феноменальную способность отворачиваться от «нормальной» интерпретации и тайно подглядывать за зрителем.

Джозеф Кошут, например, накатал на стену фото страницы с текстом «Толкования сновидений» Фрейда, прислонил к тексту фотографию в рамочке с изображением прихожей и входной двери, внизу фотографии наклеил текст: «Граница здесь проходит между независимой «вещью» и ее заменой и замещением». В итоге визуальный образ реального пространства оказывается зажат пространством текста, и не в силах овладеть текстом (он закрыт фото) мы оказываемся в ловушке -- языковой мышеловке, которая блокирует возможность интерпретации. Поставленные в буквальном смысле у границ понятий, рамок дискурса, мы оказываемся экспонатами языка, ибо его перформансивные возможности, то есть речь, -- прерогатива каждого, самостоятельно формирующего смысл внутри заданных текстом границ.

Парадный фотопортрет книжных полок с сочинениями Фрейда принадлежит тандему Клегг&Гутман. Опять же прельщение текстом (книги с потертыми корешками на фото выглядят куда как аппетитно) и невозможность овладения им создают эффект «обратного чтения» -- книги смотрят на нас и мы для них объект изучения. (Занятно, что схожий концептуальный проект делает сейчас в Москве немецкая художница Лиза Шмитц: библиотеки известных исследователей культуры она «выворачивает наизнанку» -- ставит книги корешком назад в углубление полки и фотографирует зажатые между переплетами стопки неразличимых, безъязыких страниц.)

Отстраняясь, исследуют нас на выставке и объекты повседневности. Представитель «бедного искусства», направления, героизировавшего банальный предметный мир, Пьер-Паоло Кальцолари вывесил завязанный узлом кожаный ремень, над которым светится неоновая надпись «алчный». В данном случае желание чревато насилием, которое в свою очередь свидетельствует о путах слабака с петлей страха на шее. Агрессивно изучающая нас вещь. Так же агрессивно безответна перед зрителем пустая железная кушетка Франца Уэста. Работа сделана в «эстетике отсутствия» и просто-таки требует от посетителя превратиться в экспонат -- завершить акт искусства и лечь на кушетку, а следовательно, почувствовать себя пациентом доктора Фрейда.

И замыкает перспективу «значимого отсутствия» инсталляция Ильи Кабакова «Человек, улетевший в свою картину» (1987--1989). Стол с папками, деревянный барьер за столом. К барьеру придвинут белый стул. За барьером на стене -- пустое белое панно с крохотной точкой -- фигуркой улетающего художника. Двигающийся в перспективе к этой инсталляции зритель чувствует себя свидетелем, приглашенным на допрос в зал суда. Допрашивают его пустые, изолированные, оттого еще более жуткие в своей энергии невидимой слежки артефакты.