Владимир Тарнопольский одержим идеей изменения звукового пространства России. Один из проектов созданного им Центра современной музыки -- открывающийся 20 февраля в Рахманиновском зале Консерватории цикл «Шедевры австрийского симфонизма XX века». Там прозвучат произведения, чьи мировые премьеры состоялись на Западе в прошлом веке, но до сих пор не вошли в наш обиход.

О том, как превратить современную музыку в потребность современного российского общества, Владимир ТАРНОПОЛЬСКИЙ обсудил с музыкальным критиком Мариной БОРИСОВОЙ.

-- В каких условиях сегодня выращивается современный российский композитор?

-- Композиторский факультет был всегда филиалом каких-то идеологических департаментов и, к сожалению, в Москве никогда особенно сильным не был. Московской консерватории был нанесен страшный удар в 1948 году. Вспомните, здесь никогда не преподавал Шостакович, Прокофьев был почетным профессором, но не преподавал. Если говорить о следующем поколении, то, например, Денисову доверили класс композиции лишь в начале 1990-х, но вскоре он попал в аварию, Шнитке некоторое время вел лишь класс инструментовки, Щедрин и Эшпай работали очень недолго и затем были вынуждены уйти. То есть наши крупнейшие композиторы фактически в Московской консерватории не преподавали. Второй аспект. Фактически с начала 30-х годов мы оказались отрезанными от развития мировой музыкальной культуры. Мой профессор Николай Николаевич Сидельников рассказывал, что в 1950-х годах им запрещено было даже смотреть партитуру «Весны священной» Стравинского. Потом наступило относительно благополучное десятилетие -- с конца 1950-х до середины 1960-х, после чего все вернулось. Не было ни партитур, ни тем более исполнений новой музыки. Едва ли не единственным «окном в Европу» был Эдисон Денисов, который умудрялся как-то преодолевать эту застойную ситуацию.

-- Неужели мы по-прежнему изолированы? Вроде стали ездить, знаем гораздо больше. Живем в большом мировом контексте.

-- Ой! Мирового контекста нет абсолютно! Мы самодостаточная страна. И в хорошем смысле, и в плохом. Абсолютно не интересующаяся тем, что происходит где-то в мире. Немножко, кстати, похожая в этом на Америку. Наша страна -- в музыкальном отношении -- существует отдельно от всего мира, как это и было в советские годы. Есть отдельные яркие явления, но они абсолютно не делают погоды. Я думаю, никому не надо доказывать, что мировая слава пришла к русской классической музыке тогда, когда она была открыта всему миру.

-- На Западе планка музыкального образования не очень высока, а музыкальная культура развита и качественна: в церкви и за столом чисто поют, выходя из оперного театра, публика напевает Моцарта и Вагнера. У нас наоборот: высокие стандарты образования -- низкий уровень бытовой музыкальной культуры. Эпизод из «Гибели богов» Висконти, когда штурмовик после ночи хрустальных ножей напевает последний монолог Изольды из «Тристана» Вагнера, для нас невозможен. Как разрешить это противоречие?

-- Проблема в том, что на дворе стоит капитализм. Он существует везде -- так или иначе. Но в европейских странах все-таки остался какой-то фильтр, связанный с подсознательной памятью культуры. У них есть базовые ценности: они ходили в церковь и пели там, зная, что это важно и нужно. У них считается престижным, интересным ходить на оперные спектакли, в филармонию -- это входит в образ жизни интегрированного в общество человека. У нас же капитализм существует пока в своем первобытном варианте, лишенном этой культурной подушки. И до революции академическая музыка была частью дворянской культуры, к основной части населения не имевшей отношения. И при советской власти эта тенденция сохранилась: все эти симфонии, филармонии к жителю России не имели, в общем-то, большого отношения. Мне кажется, то, что есть в Европе, неразрывно связано с ее историей, с никем не писанными правилами, с генетической культурной привычкой: это нужно делать, это не обсуждается. Правда, непонятно, что будет с Европой через 20 лет, когда придет новая генерация, у которой эта подушка уже значительно меньше. К сожалению, они могут прийти к тому, что происходит сейчас здесь. Просто у нас все проявляется в более чистом виде -- никаких смягчающих обстоятельств, культурных рессор и пр. Сегодня в России высокая академическая культура никакой социальной функции не несет, она не влияет на жизнь общества.

-- Где и как живут современные российские композиторы? Стремятся ли уехать на Запад, как раньше?

-- Я работаю в Московской консерватории с 1992 года. Считаю себя в некоторой степени успешным педагогом: почти все мои выпускники -- лауреаты международных композиторских конкурсов. Если не ошибаюсь, практически никто из них не живет в России, все на Западе. Для меня это довольно горько. Получается, все, что я здесь ни делаю, уходит в песок. Я довольно много отдаю этому времени -- сижу в Консерватории ежедневно до позднего вечера. Какое-то время ощущал себя в полном одиночестве -- мои коллеги-ровесники и те, кто чуть старше меня, в основном из нашей группы, уехали на Запад в 1991-м, 1992-м: Раскатов, Шуть, Фирсова, Смирнов, Лобанов, Грабовский. Честно говоря, я до конца не понимаю, почему они уезжали в начале 1990-х. В те годы здесь можно и нужно было что-то делать. Я даже скорее понял бы людей, которые уезжают сегодня, но вот тех, которые вроде бы стремились к свободе и уехали тогда, -- нет.

-- Каковы результаты деятельности Центра современной музыки и ансамбля «Студия новой музыки»?

-- У нашей «Студии новой музыки» есть большой трехгодичный проект -- мы даем цикл концертов «Антология музыкального авангарда в российских регионах». Это история русской и зарубежной музыки XX века от начала века до сегодняшних дней. К сожалению, этот проект не заинтересовал никакие отечественные структуры, но его поддержали две крупные немецкие институции -- Музыкальный фонд «Сименс» и Федеральный культурный фонд Германии. Мне, конечно, очень стыдно: вот мы на немецкие деньги едем в российские регионы и играем там большое количество концертов. Так вот в некоторых городах наши выступления заканчиваются почти как рок-концерты. Если мы исполняем хиты русской музыки 1920-х -- например, «Завод» Мосолова или «Рельсы» Дешевова, нас принимают, будто мы рок-группа. Значит, все же востребованы!

Мы с успехом выступали в Берлинской филармонии, в Оксфордском, Бостонском и Гарвардском университетах, практически во всех европейских странах на очень престижных площадках. Последние три года мы активно гастролируем по России и находимся в весьма хорошей форме, во многом, повторю, благодаря поддержке немецких культурных фондов. В следующем году она закончится. И я не знаю, что будет дальше.