Свой юбилей театр Бориса Эйфмана в минувшую субботу отмечал не в родном Петербурге, а в столице, на сцене Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Программа была составлена так, что отследить превращение человека небездарного (переплетавшего четверку главных героев в «Идиоте» с той изобретательностью, что обзавидовался бы Пол Тейлор с его классической «Паваной мавра») и обладающего некоторым чувством юмора (чему свидетельством была «Женитьба Фигаро») в то, чем теперь является хореограф Борис Эйфман в эксплуататора одних и тех же приемов, при этом с чудовищной серьезностью любящего порассуждать про Творчество («Уже много лет я сочиняю хореографию. Это тяжкий путь познания себя и мира» -- из предваряющей концерт речи), было совершенно невозможно. Из ранних спектаклей не показали ни кусочка, зато мегалитрами заливали текущий репертуар труппы.

Фрагменты разных спектаклей шли один за другим, без пауз и объявлений -- получилось этакое художническое харакири. Зрители, не посещающие спектакли Эйфмана с профессиональной обреченностью балетного критика, может, и не обращали раньше внимание на то, как похожи его постановки. Здесь же, в череде одинаковых дуэтов (любимая композиция: женщина лежит на спине, широко расставив ноги, мужчина падает меж них и отжимается) и неотличимых друг от друга поддержек (в скольких спектаклях дама впрыгивала на поясницу стоящему партнеру, скрещивая ноги у него за спиной и ерзала у него в руках?), эту бедность воображения нельзя было не заметить.

Но нельзя было не заметить и другое -- то, за счет чего всегда жил этот театр: потрясающую работу артистов. То есть вот понаставлено бог знает что, толпа вечно марширует роботообразно (будь то народ в «Братьях Карамазовых», «паровоз» в «Анне Карениной» или душевнобольные в «Дон Кихоте»), бессердечные мачо валяют по сцене хрупких женщин (Эйфман любит, чтобы герой помотал партнершу низехонько по воздуху, как фигуристы в тодесе, а потом уложил на пол) -- но с какой фантастической дисциплиной, с какой отдачей работают и кордебалет и солисты! Ни Большому, ни Мариинке даже не снилось.

Цены на билеты театр выставил невероятные: самый дешевый стоил 3000 руб., самый дорогой 9000. (Между прочим, билет в первый ряд партера на премьеру в Парижской опере стоит не более 130 евро; чаще всего можно уложиться в 90; галерка же, с которой все видно, обойдется в десятку.) Небедных людей заманивали на салат из «Чайки», «Красной Жизели», «Кто есть кто», «Братьев Карамазовых» и «Анны Карениной» (все спектакли, кроме недавней «Чайки», уже бывали в Москве) обещанием участия Светланы Захаровой и Ульяны Лопаткиной. Обе дивы действительно приняли участие в концерте. В маленьком фрагменте из «Красной Жизели» продемонстрировала свою фантастическую гибкость и вылепленный, выпетый природой подъем москвичка (рядом с ее истонченно-ломкой Балериной Чекист в исполнении Юрия Ананяна выглядел просто медведем, осторожно шевелящим в руках дорогую игрушку); превратила эротически-бредовое «Двухголосие» в строгую притчу, в галерею графичных поз петербурженка. Зачем понадобилось первым балеринам двух театров -- при их занятости -- затрудняться и учить небесспорный текст, который им явно больше никогда не пригодится? А зачем звезды Большого театра ездили в январе в Лондон и танцевали на юбилейном вечере Юрия Григоровича вместе с его краснодарским театром? Провал был у того театра такой, что земля дрожала, все рецензенты поставили самые низшие оценки, в The Independent сообщили, что «Действие переходило от скучной напыщенности к полнейшему уродству». Но магия имени -- пусть давно проданного, как смех, -- продолжает работать. Эйфман все еще главный хореограф Петербурга -- и для артистов, и для многих зрителей. Правда, после этого гала число его поклонников явно поубавится.