Подробный, точно просчитанный и все же иногда, будто порывами ветра несомый, злобный и влюбленный роман Булгакова о театре -- как его переносить на сцену? И зачем переносить, ведь происходящая история в книге менее важна, чем характеристики, раздаваемые персонажам? Молодого режиссера Константина Богомолова, сделавшего спектакль на Малой сцене Театра имени Гоголя, эти вопросы не испугали -- и в Москве появился один из лучших спектаклей этого сезона.

Не «великий спектакль», о нет -- но сезон так беден, и витальность «Театрального романа» просто светится в унылой серой тьме. Именно витальность, несмотря на то что это, по Булгакову, «Записки покойника». То затягивающее великолепие и хтонический ужас театра, что довели до самоубийства драматурга Максудова, Константин Богомолов превратил в веселую хронику опасного путешествия. Он просто поменял ракурс.

Для булгаковского героя театр был «вне» его: он пытался примерить к нему общечеловеческую логику и, когда эта попытка терпела крах, последствия были катастрофичны. Богомолов -- человек театра и смотрит на вещи изнутри: они не страшны, они забавны.

Булгаковские пассажи иногда зачитываются вслух (Максудов -- самая непластичная, почти резонерская роль в спектакле; можно только посочувствовать Ильясу Тамееву, которому она досталась), но чаще трансформируются в театральную ткань, в которой не найдешь буквальных следов текста, но которая вся -- Булгаков. Вот, отбив напоследок дробь под «Прощание славянки», умирает кот героя (в игре Андрея Алексеева, изображающего это критически оценивающее хозяина создание, есть, конечно, воспоминания о Бегемоте) -- он отправляется в ящик-могилку; и через несколько минут вернувшийся из-за границы писатель Измаил Бондаревский вылезает из этого ящика. (Играет его тот же актер; здесь почти у всех две-три роли.) То есть вот это точное ощущение тридцатых годов -- из-за границы как с того света -- воспроизведено точно и без всякого надрыва: отметили -- поехали дальше.

Вот пьесу перепечатывают в театре и отдают автору -- бумажные листы рвутся в клочья, их опускают в воду и прижимают герою к лицу. Через мгновение он отнимает от лица маску, готовый слепок. «Передо мной лежал отпечатанный экземпляр пьесы». Вот театральный финансист Гаврила Степанович (Владимир Принчев), в книге «жутко похожий на предводителя мушкетеров у Дюма», в спектакле порхает, как бабочка, и выделывает балетные па -- воспроизведено то несформулированное еще для себя ощущение фальши и неуловимости, что раздражало Максудова. Но ко второму действию россыпь отличных сценок исчезает, остается большая и совершенно гомерическая сцена репетиции в театре.

В Художественном театре, разумеется, -- все ведь знают, что именно его Булгаков и имел в виду, описывая характеры и нравы. Репетицию максудовской пьесы ведет один из двух руководителей театра Иван Васильевич -- подразумевается, что Станиславский. В спектакле еще использованы и записи репетиций Станиславского, но это менее всего насмешка именно над основоположником. Спектакль Константина Богомолова не о тогдашнем Художественном театре; он о том, что такое театр вообще. Поэтому режиссер, фантастически смешно сыгранный Олегом Гущиным, -- это не Станиславский; это любой поверивший в собственную гениальность и впавший в полный маразм пожилой худрук, сам уже не способный ничего сделать, но своей давней славой убивающий все живое в подведомственном театре.

Иван Васильевич сидит среди публики, рядом примостилась заглядывающая ему в рот Людмила Сильвестровна Пряхина (Анна Гуляренко) -- и все его порывы к действию, раскурочивающие напрочь чужую работу на сцене, манера значительно ронять слова, способность взвинтить себя для гневного (и совершенно поставленного) монолога, все переходы от состояния развалины, которую ведут под руки к месту, до коршуна-истребителя всего живого -- все это выписано так ярко и с таким знанием дела, что зал в конце концов не просто смеется, а чуть ли не икает от восторга. Да, в результате этих репетиций сообщают: «Сергей Леонтьевич застрелился» -- и труп молодого драматурга выносят на руках, укладывая к ногам руководителя театра. Но в Богомолове нет булгаковской усталости и есть (тьфу-тьфу-тьфу) та уверенность в своих силах, которая позволяет преодолевать театральные кошмары с улыбкой. Драматург Максудов оказывается жив, - как и переложенный булгаковский роман. Как и Театр Гоголя.