В Москве в концертном исполнении прозвучала опера Доницетти «Лючия ди Ламмермур» -- раритет для местной сцены и непременное украшение репертуара мировой сцены. В главной партии -- Лора Клейкомб (сопрано редкой красоты и мирового значения), в партии Эдгара -- много обещающий, уже известный на Западе молодой тенор Джозеф Каллейя, с участием одного латышского и нескольких российских солистов и под управлением американского дирижера Патрика Саммерса. Сильный и красивый проект первоначально предназначался для продюсерского центра Classica Viva (осуществившего несколько интересных оперных проектов), но был им отвергнут, как говорят, из опасений в его нерентабельности и ненужности и потом предложен организаторами Российскому национальному оркестру, о чем последний вряд ли пожалел. Успех был огромным, несмотря на болезнь американской примы.

Публику прямо перед началом предупредили: «Г-жа Клейкомб сожалеет о том, что вынуждена выступать в Москве после тяжелой простуды!» На самом деле г-жа Клейкомб решила петь, несмотря на то, что «тяжелая простуда» настигла ее в самый день выступления. За сценой все время находилась готовая в любую минуту принять эстафету Лючия-дублер, поскольку г-жа Клейкомб, решившись выйти на сцену, не была уверена в том, что сможет допеть до конца. Но фантастический профессионализм, пара бутылок воды на пюпитре, чуткость партнеров и великолепная работа дирижера позволили Клейкомб не просто не сойти с дистанции, но и спеть сложнейшую партию Лючии -- одну из своих коронок -- на все сто процентов. Неброская, но постепенно раскрывающаяся красота голоса и ювелирное вокальное мастерство певицы уже знакомы московской публике -- в прошлом сезоне в КЗЧ Клейкомб выступала с большой концертной программой (от Россини и Беллини до Равеля и Стравинского). Но список арий, даже обширный и разнообразный, -- не то, что целая партия. Тем более одна из сложнейших и красивейших в оперном репертуаре. И здесь -- на голом мастерстве и беспрестанно хлюпающая простуженным носом -- г-жа Клейкомб показала все, что умеет: феноменальный профессиональный вкус (благодаря которому каждая нота и фраза оказывались ловко и чутко выпеты и выстроены, а культовая «сцена сумасшествия» героини сводила с ума музыкой и вокалом, а не выпученными глазами и форсированным звуком); фирменные деликатно певучие колоратуры, волшебное легато, нежные, мягкие краски звука, ансамблевое мастерство и неброскую, но совершенно гипнотическую силу сольного звучания и актерства.

Надо отдать должное Патрику Саммерсу -- его внимание и точный дирижерский жест были настолько же прицельно сконцентрированы на Клейкомб, насколько правильно распределены между ее партнерами и оркестром. Благодаря его профессионализму быстрые темпы не стали безрассудными, а разные не только по силе, но и по вокальным манерам голоса выстроились в хороший ансамбль.

Тенор Алексей Долгов в небольшой партии Артура сумел достойно показать свежий голос и культурную огранку, такую же -- внимательная Юлия Корпачева (Алиса), Норманн -- Василий Ефимов вокальными манерами не огорошил, но и не разбередил ансамбль. Пауль Путнинс сделал своего Раймонда глубоким и аристократически красивым, а Василий Герелло своего Генри -- пышным и обаятельным, хотя и не без некоторого вокального простодушия.

Оркестр звучал достойно и сбалансированно, подкладывая вокалистам удобные подушки ровно там, где нужно, и ровно той степени жесткости, какая необходима.

Джозеф Каллейя ошеломил публику стенобитной силой голоса, головокружительно архивным павароттиевским тембром и скромным, милым обаянием, хотя звучал как глыба, еще требующая превращения в скульптуру. И крайне занятно было наблюдать за тем, как хитрое поведение Саммерса, в числе прочего, не позволило падкой на звучные страсти публике запутаться в том, кто здесь восходящая звезда, а кто -- главная.