Бывают странные сближения... Полагают, что прототипом одного из героев многотомного романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» был живописец Клод Моне. Пруст любил живопись. Пруст любил музыку. Пруста любил Рихтер. Рихтера любит Музей изящных искусств имени Пушкина, где проходят ежегодные «Декабрьские вечера». И, заметим, хранится великолепная коллекция живописи Клода Моне. Круг замкнулся. XXI «Декабрьские вечера Святослава Рихтера» называются «В сторону Пруста (Моне, Дебюсси и другие)». «Дебюсси и других» оставим музыкальному обозревателю Артему Варгафтику. Сейчас -- о Прусте и Моне. Выставки «В сторону Пруста» и «Клод Моне» открылись вчера в рамках «Декабрьских вечеров» в Государственном музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина.

Как объединить их в одном проекте? Ответ подсказал когда-то испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет: «В творчестве Пруста неторопливость, замедленность действия достигают крайних пределов, превращая роман в ряд статичных картин... Читая Пруста, приходишь к выводу, что мера уместной неторопливости превышена. Бескостное тело жанра расплывается туманным облаком, подвижной плазмой, размытым цветовым пятном» (перевод Александра Матвеева). Те же слова уместны и в отношении Моне. Образ мира, расщепленный на атомы цветного воздуха, есть не что иное, как память пространства, -- запечатленная сетчаткой глаза тактильная память. Иначе говоря -- plein air, атмосфера. Об этой интуиции касаний пишет и сам Пруст в романе «В сторону Свана»: «Память его, память его боков, колен, плеч, последовательно рисовала ему несколько комнат... Тело мое... старалось, по форме своей усталости, определить положение своих членов, чтобы заключить на основании его о положении стены, о месте предметов обстановки...» (перевод Адриана Франковского).

Нечуткий к мелочам хронос враждебен интуиции касаний (собственно, искусству впечатлений -- импрессионизму). Хронологический принцип проекту «Пруст--Моне» противопоказан. Ах, если бы был выбран принцип «пространственный», атмосферный, то есть путь реконструкции основ пленэрного восприятия мира, в котором все виды творчества (литература, музыка, живопись) существуют не обособленно, но вместе! Сколько еще «странных сближений» можно было обнаружить. Тем более что Моне привезли действительно превосходного. Представлены практически все картины из российских собраний (за исключением нескольких «командировочных», одна из которых уехала из Эрмитажа в Музей Гуггенхайма в Лас-Вегасе) и суперхиты собраний зарубежных -- Франции (Музей Орсэ, Музей Мармоттан, Париж), Германии, Швейцарии. Привезены работы из самых-самых американских музеев. Это Музей современного искусства и Музей Метрополитен (Нью-Йорк), Художественный институт (Чикаго), Музей изящных искусств (Бостон), Художественный музей Хай (Атланта). Некоторые, недоступные ранее российскому зрителю полотна (в частности, «Японский мостик» 1920--1922 из нью-йоркского Музея современного искусства), проговариваются о том, о чем проговаривается и проза Пруста -- о радикальном разрыве с классической картиной мира, подразумевающем отказ и от форм, выпестованных ранее самими этими художниками.

Принцип легких взаимных касаний сделал бы выставку «В сторону Пруста» по-настоящему концептуальной. Однако организаторы предпочли другой принцип, губительный для эстетики обоих: нечуткий, объективистски хронологический. В анфиладе и «Белом зале» поселился Моне. В торце анфилады -- Пруст. Экспозиция Пруста словно перекочевала из традиционных российских литмузеев со стеклянными витринками, в которых -- труды писателя. А рядом -- стульчик писателя. А над ним -- портрет писателя. А чтобы почувствовать эпоху -- пара старых фотографий Парижа. В общем, прямо по Давиду Самойлову: Заходите, пожалуйста. Это/ Стол поэта. Кушетка поэта/ Книжный шкаф. Умывальник. Кровать./ Это штора -- окно прикрывать. Не спасает даже то, что большинство личных вещей привезено из парижского музея Карнавале. Рядом с шедеврами Моне «комната Пруста» выглядит довольно жалко. Ни о какой памяти пространства говорить не приходится. В таких пространствах память не живет. Вместо сложного сюжета о цветных импрессионистических касаниях интрига «Моне--Пруст» авторами экспозиции разыграна довольно примитивно и схематично. По касательной.