Вы представляете себе осень в колхозе? Поля опустели, листья облетели, раскисшая земля липнет к ногам, плуг переворачивает пласты земли с пожухлыми стеблями... Эта бельгийская деревня очень похожа на российскую глубинку, так что все узнаваемо и реалистично. Парни уходят на войну -- по контракту, ради заработка, вроде бы ненадолго. Девки их ждут, впадая от тоски в странные психозы...

Впрочем, если быть внимательным, то странности начинаются гораздо раньше. «Фландрия» Брюно Дюмона, одного из самых модных фестивальных режиссеров, обладателя двух каннских Гран-при (одного именно за «Фландрию»), только поначалу напоминает документальное кино. Потом становится понятно, что правдоподобие изображения, которое можно принять за фиксацию реальности, на самом деле вовсе не то, чем кажется. Мир, созданный на этот раз исследователем человеческой природы, философом и экспериментатором Брюно Дюмоном, вовсе не тождествен настоящему. В нем ставится очередной эксперимент над человеком и человечностью, то есть продолжается серия опытов, начатая «Жизнью Иисуса», продолженная «Человечностью» и «29 пальмами». На этот раз объект исследования -- человек натуральный. То есть крестьянин, фермер, пейзанин, тот, кто живет на земле, возится с навозом, кормит скот и пашет, и сеет. Это очень важно, ибо натура такого человека ближе всего к природе даже в якобы цивилизованной европейской стране. Но вот такого «дикаря», наивного и бессловесного, не рефлектирующего лукаво, автор фильма переносит в дикую пустыню, туда, где нет иных следов цивилизации, кроме туземных хижин и танков с вертолетами. Взвод бывших односельчан, а ныне спецназовцев, крутится в непонятно кем и как заселенном пространстве, где ниоткуда появляются некие враги, столь же условные, сколь и неизвестные. Когда герои впервые попадают под обстрел, после которого от их командира остается кучка тряпок, перемешанных с костями, они еще способны на гуманность и лишь избивают стрелявших по ним детей. Но уже следующего вероятного противника -- женщину -- они избивают и насилуют. А затем сами превращаются в жертв, и уже каждый отвечает за себя, и никаких чувств, кроме желания уцелеть, у них не остается.

Фильм называли «антивоенной драмой», и кажется, именно за это дали в Каннах этого года Гран-при. К тому же после «29 пальм», возмутивших Венецианский фестиваль, «Фландрию» с ее вполне безобидным натурализмом легко принять за простую историю про простых людей. Всего один раз девушка снимает в кадре трусы, да голые ноги насилуемой аборигенки болтаются в воздухе...

Но никакая это не антивоенная, а уж скорее античеловеческая драма, поскольку интересует автора -- и вместе с ним должно бы интересовать и публику -- совсем не медленное озверение мирных парней, поставленных обществом в ненормальные для человека условия, а естественные первичные инстинкты... Именно ради изучения этих элементарных частиц он готов изнурять зрителя долгими планами, созерцанием молчащих или обменивающихся короткими фразами героев, ради них переносит своих пахарей в пустыню, где в них стреляют и где стреляют они... Там, где нет условностей культуры, заслоняющих суть, есть секс, есть насилие и есть смерть. Смерть -- вторична, она лишь стимул для жизни. Те, кто выжил, те и правы, тем и принадлежит любовь как высшая ценность, любовь безличная и бесплодная, подобно земле требующая семени, но будучи оплодотворенной, ничего не рождающая.

Дюмон не только философ (он действительно закончил философский факультет), он еще и рекламщик, до своего большого кинематографического дебюта в 1997 году снимавший своего рода рекламные ролики для больших компаний. Поэтому «Фландрия», как и остальные его картины, -- очень красивое кино. Что называется, фактурное. Но, как и хороший дизайн, превращающий новое здание в старинное искусственными потертостями и канелюрами, его очень правдоподобный фильм все-таки оставляет ощущение легкого надувательства.