Процесс переосмысления истории всегда страдает перегибами и издержками. Но безусловный интерес представляет уже сам список тех, кого хотят реабилитировать или очернить.

Одно из самых значимых мест среди подвергшихся ревизии за последние годы занимает Григорий Распутин, убитый 90 лет назад, в середине декабря 1916 года.

В 1991 году состоялась даже его «канонизация» на Освященном соборе епископов Катакомбной русской церкви истинных христиан. Кто же был на самом деле Григорий Распутин? Какова его подлинная роль? Почему в России сложилась «распутинщина»? И закончилась ли она со смертью «старца»? Историки спорят до сих пор.

Установить, когда императорская чета в первый раз увидела Распутина, несложно: 1 ноября 1905 года Николай II записал в своем дневнике: «Познакомились с человеком Божиим Григорием из Тобольской губернии». Ко двору его привел ректор петербургской духовной академии епископ Феофан. Особого впечатления Распутин тогда не произвел. В дневнике Николая позже можно будет найти аналогичные записи. К примеру, от 14 января 1906 года: «В 4 часа к нам пришел человек Божий Дмитрий из Козельска около Оптиной пустыни. Он принес образ, написанный согласно видению, которое он недавно имел. Разговаривали с ним около полтора часа». Царская чета любила беседовать с простыми русскими людьми, особенно со странниками и блаженными.

Но в конце 1907 года произошло событие, во многом повлиявшее на взаимоотношения монархов и Распутина. Во время одного из приступов царевича Алексея, страдавшего наследственной по линии матери гемофилией, Распутин, оказавший рядом, помог остановить кровотечение. Благодаря чему это произошло, никто сказать не мог. Но в дальнейшем вмешательства «старца», как именовали этого странного человека, неоднократно изменяли в лучшую сторону течение болезни наследника. Собственно в этой «чудодейственной» силе и заключался феномен Распутина, причина его влияния на царя и особенно царицу. Императрица, мучимая чувством вины и сострадания, делала все возможное и невозможное, чтобы спасти царевича. Воспитатель маленького Алексея II Жильяр писал в своих воспоминаниях: «Мать ухватилась за надежду, которую ей давали, как утопающий хватается за руку, которую ему протягивают, и она уверовала в него со всей силой своей души. Давно она, впрочем, была убеждена, что спасение России и династии придет из народа, и она вообразила, что этот смиренный мужик был послан Богом... Сила веры сделала остальное и, благодаря самовнушению, которому способствовали случайные совпадения, императрица пришла к убеждению, что судьба ее сына зависит от этого человека. Распутин понял состояние души этой отчаявшейся матери и вполне усвоил, что мог извлечь из этого». В своих показаниях специальной комиссии Временного правительства в 1917 году фаворитка императрицы и особо приближенная к Распутину фрейлина А. Вырубова также отмечала, что Николай и Александра Федоровна «страшно ему верили; и когда у них горе было, когда, например, наследник был болен, обращались к нему с просьбой помолиться».

В конце XIX -- начале XX века в России резко вырос интерес ко всякого рода астральным знаниям и столоверчению. Это было модно. Особой популярностью пользовались Е. Блаватская, Г. Гурджиев, П. Бадмаев. Последние Романовы были людьми набожными, а Александра Федоровна еще страстно увлекалась мистическими учениями. Подобная склонность была и у Александра I, и у Николая I, Александр II занимался астрологией и спиритизмом, его сын, Александр III, и его жена, мать Николая II, также интересовались оккультизмом.

Еще до Распутина во дворце побывали и «люди Божьи», завораживающие царицу своими косноязычными прорицаниями, и всевозможные маги из Европы. Список этих людей достаточно длинный: называют эпилептика Пашу, босоногого Василия, пророчицу Дарью Осиповну, безумного странника Антония, слабоумного заику Митю Колябу. Из иностранцев -- в первую очередь французского гипнотизера Филиппа Анкосса и его ученика Папюса. Но после того, как последние были многократно обвинены в шарлатанстве, мошенничестве и масонстве, пришлось удалить их из Петербурга, о чем императрица крайне сожалела. Она была так подвержена воздействию всевозможной мистики, вере в чудеса, что даже престарелый премьер-министр И. Горемыкин в приватной беседе с председателем Госдумы М. Родзянко называл это «клиническим случаем».

Отношение же императора как к заморским медиумам, так и к Распутину, было более сложным, чем у императрицы, которая схватилась за него как за спасительную соломинку: восхищение «старцем» сочеталось у Николая с осторожностью и даже с сомнениями. Но, будучи любящим мужем и отцом, он попал в ловушку. Жильяр пишет: «Император опасался удалить Распутина, потому что если бы Алексей Николаевич умер, то император в глазах матери, несомненно, являлся бы убийцей своего ребенка». Тем не менее и Николай II прикипел душой к «дорогому Григорию». Он сказал как-то князю В. Орлову, командиру одного из гвардейских полков, которым одно время платонически увлекалась императрица, что нашел в Распутине «человека чистой веры». Родзянко он тоже характеризует Распутина как «хорошего, простого русского человека». «В моменты сомнений и душевной тревоги я люблю с ним беседовать, и после такой беседы мне всегда на душе делается легко и спокойно», -- говорил царь.

Впечатление же, которое производил Распутин на окружающих, было практически одинаковое: он вызывал отвращение и страх, и при этом в нем чувствовалась какая-то гипнотическая сила. Об этом говорили даже его откровенные враги: П. Столыпин, В. Коковцев, Ф. Юсупов. Но все они отмечали, что Распутин был в первую очередь человеком хитрым и расчетливым, умело манипулирующим царской верой и использующим ее в своих целях.

Многие пытались и пытаются найти отгадку тайны Распутина в том, что в нем как бы боролось два начала, и в конце концов темное победило. Тот же Жиляр с горечью писал: «Судьба хотела, чтобы тот, которого видели в ореоле святого, был бы в действительности существом недостойным и развратным... нечестивое влияние этого человека было одною из главных причин смерти тех, кто верил, что найдет в нем спасение». Распутин был «божьим человеком, в которого вселился дьявол».

Основные «заслуги» Распутина все же соответствовали его говорящей фамилии. Еще в 1907 году было начато следствие о принадлежности Распутина к секте «хлыстов», практиковавшей очистительные оргии. И уже в 1909 году он оказался в центре одного из тех громких столичных скандалов алкогольно-эротического характера, которые с незначительными перерывами сопровождали его до гибели в 1916 году.

Об этих его ставших притчей во языцех оргиях, непристойном, скандальном поведении царской семье докладывали непрестанно. Но все попытки ближайших родственников, друзей, церковных иерархов предостеречь Александру Федоровну от влияния Распутина заканчивались разрывом, отставкой, полной изоляцией.

Подверглись опале и бывшие поклонники и покровители Распутина Саратовский епископ Гермоген и иеромонах Илиодор, которые во многом способствовали его появлению в Петербурге. Узнав о распутной жизни их протеже, они специально прибыли в столицу, чтобы заставить его покинуть Петербург, удалиться в родное село Покровское Тобольской губернии и больше не дискредитировать Их Величества. Что было дальше? (тот же Коковцев, Родзянко и сам Распутин рассказывают по-разному): не то монахи напали на Распутина и хотели его оскопить, не то он в ярости напал на них. В результате священники были смещены с церковных постов и сосланы, а Распутин отправлен в паломничество по святым местам -- на Афон и в Иерусалим.

Событие это произошло в начале 1912 году, когда снова всплыла история о связи Распутина с «хлыстами». Единственно, что могло отвергнуть, как считали многие, набожных царя и царицу от Распутина -- это обвинение его в сектантстве. И здесь большую роль в обелении Распутина неожиданно сыграл друг Ленина В. Бонч-Бруевич. Считаясь специалистом и авторитетом в области религиозных сект, он несколько раз встретился и беседовал со «старцем», после чего написал в левом журнале «Современник» следующее заключение: «По поводу сектантства Распутина Г.Е. я заявляю, что Григорий Ефимович Распутин является типом православного крестьянина из отдаленной отсталой провинции России и не имеет ничего общего с сектантством». Примечательно, что А. Гучков в своих мемуарах сообщает, что одновременно Бонч-Бруевич написал ему письмо, «в котором информировал о своей оценке Распутина не просто как мошенника, надевшего маску сектанта, но как несомненного сектанта, который, разумеется, не перестает быть мошенником; по сути своего учения он ближе к секте «хлыстов», но не входит в нее формально и является сектантом сам по себе». Такое различие в публичной и приватной оценке свидетельствует лишь о том, что большевикам это было невыгодно: чем больше Распутина при дворе, у власти, тем лучше -- самодержавие продолжало гнить.

Если до войны Распутин был более заметен в оргиях и нечистоплотных делах, то с 1914 года он стал все более активно вмешиваться в политику. Правда, многие сомневались, что делал он это по своей инициативе. Казалось, он был не способен к подобного рода интригам и чурался политики. «Всякая политика вредна», -- нередко повторял он. Кое-кто считал, что Распутин пал жертвой петербургского света, не прошел, так сказать, медные трубы. Простодушный темный крестьянин не справился с соблазнами, хотя сам был вполне бескорыстным, раздавал деньги бедным и тому подобное. Появляется все больше публикаций, где отмечается, что его роль и влияние на императорскую чету сильно преувеличены. Для примера приводится тот факт, что во время войны, когда он слезно просил принять его сына в Сводный полк, непосредственно ведавший охраной царя, ему отказали и взяли юношу в императорский санитарный поезд.

Что было первично: Распутин руководил и верховодил своей камарильей, или ловкие проходимцы и авантюристы всех мастей манипулировали «божьим человеком»? Собака виляла хвостом или хвост вилял собакой, в контексте исторических последствий неважно. Именно с именем Распутина связывались всевозможные политические интриги и начавшаяся, по меткому названию В. Пуришкевича, «министерская чехарда». Именно Распутин с помощью императрицы заставил Николая принять пагубное решение и самому стать главнокомандующим. От него во многом зависели министерские посты, которые и получали сомнительные личности: министр внутренних дел А. Протопопов, кстати, увлекавшийся оккультизмом, другой министр А. Хвостов, о цинизме и беспринципности которого ходили легенды, и уже совсем комичная фигура престарелого и нечистого на руку премьера Б. Штюрмера, которого Распутин называл «старичок на веревочке».

Тесные контакты Распутина с авантюристом и интриганом князем М. Андронниковым, чьей профессией было «встречаться с министрами», с доктором тибетской медицины П. Бадмаевым, а также с известными банкирами, дельцами и аферистами И. Манусом, Д. Рубинштейном и И. Манасевич-Мануйловым, которые проводили через него «крупные сделки и подряды», дискредитировали верховную власть.

Шла война. И стали ходить слухи о предательстве. При этом, пользуясь тем, что Николай был постоянно в Ставке, в столице, по сути, заправляла его жена. А ее почти официальным ментором был Распутин.

Императрица все более рьяно вмешивалась в государственные дела, бомбардируя мужа требованиями: проявить стойкость, согнуть всех в бараний рог, отправить в тюрьму, сослать, расстрелять и одновременно не забывать прислушиваться к советам Друга (так императрица звала Распутина) и каждый день причесываться подаренным им гребешком. Она действительно верила в свою миссию. Императрица писала мужу в декабре 1916 года: «Вспомни слова месье Филиппа, когда он подарил мне икону с колокольчиком: так как ты очень снисходителен и доверчив, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола, чтобы люди с дурными намерениями не могли к тебе приблизиться».

Ее письма были страстными, по всей видимости искренними, но односторонними и агрессивными. «Покажи им кулак, яви себя Государем, ты самодержец -- и они не смеют этого забывать». Но если кто это и забывал, то сама императрица, с именем которой связывали «распутиновщину» и ослабление авторитета Николая II.

В то время как на фронте Россия терпела болезненные поражения, внутри страны активизировалась парламентская и радикальная оппозиция.

«Что происходит?.. Это глупость или измена?..» -- вопрошал лидер либералов П. Милюков. Ему, только еще более резко, вторили правые. Особенно В. Пуришкевич. Против «темных сил вокруг трона», по образному выражению все того же Пуришкевича, выступала и вся царская семья, и большинство придворных. О Распутине с императором говорили и старейший в семье великий князь Павел, чей сын вскоре будет соучастником убийства «старца», и другие дядья, и княгиня Елизавета Федоровна, пользовавшаяся уже тогда репутацией святой, даже императрица-мать -- все тщетно. Говорят, что, покидая двор, Елизавета бросила своей младшей сестре: «Вспомни о судьбе Людовика XVI и Марии-Антуанетты».

Но Николай не хотел вникать в суть этих предостережений. Он вообще не любил вникать. Более того, это было его кредо. Николай объяснял своему министру иностранных дел Сазонову: «Я стараюсь ни над чем не задумываться и нахожу, что только так и можно править Россией». Он, как ребенок, обижался, что все позволяют обсуждать их личные отношения с Распутиным. «Но ведь это наше совершенно частное дело. Удивительно, как люди любят вмешиваться во все, что их не касается», -- возмущался царь.

Кульминацией протеста против такого невмешательства в частную жизнь русского монарха стала речь Пуришкевича 19 ноября 1916 года. В частности, обвиняя те самые «темные силы», он говорил: «Речь идет не о людишках, без государственных горизонтов, взлетевших наверх... Речь о тех темных силах, о тех влияниях, которые двигают на местах теми или другими лицами и заставляют их взлетать на высокие посты, людей, которые не могут их занимать». И закончил: «В былые годы, в былые столетия Гришка Отрепьев колебал основы русской державы. Гришка Отрепьев воскрес в Гришке Распутине, но этот Гришка, живущий при других условиях, опаснее Гришки Отрепьева. Да не будет Гришка Распутин руководителем русской внутренней мысли».

В своих мемуарах будущий лидер заговорщиков Ф. Юсупов утверждал, что именно после речи Пуришкевича, которую он слушал в кулуарах Думы, им было принято решение убить Распутина.

Чаша терпения была переполнена. В условиях глубочайшего политического кризиса и дискредитации монархической власти группа лиц, близких ко двору и искренне преданных царю, совершила 17 декабря 1916 года убийство Г. Распутина. За пять лет до этого, после убийства Столыпина, царь не посчитал возможным задержаться и посетить его похороны, а тут приехал, оставив Ставку, несмотря на важнейшее совещание о стратегии военных действий на 1917 год.

Почти вся императорская фамилия фактически поддержала убийц, среди которых был великий князь Дмитрий Павлович. И хотя Николай II заявил, что «никому не позволено заниматься убийством», но все же не допустил судебного преследования преступников. Пуришкевич уехал из Петрограда на фронт с санитарным поездом, и никто не чинил ему препятствий. Юсупов был отправлен в имение к родителям в Курской губернии. А вот судьба великого князя Дмитрия сложилась особенным образом. Николай направил его в Персию, в действующую армию. Но именно это и спасло Дмитрию жизнь. Оказавшись за пределами Родины, он избежал участи большинства Романовых. В дальнейшем известно, что в начале 1920-х годов у него в Париже был роман со знаменитой Габриель Шанель, потом он женился на богатой американке и прожил оставшуюся жизнь в Америке, в штате Огайо, где и был похоронен в 1942 году.

Остальной же семье не повезло. Говорят, что незадолго до смерти Распутина царь показал императрице его письмо, в котором было написано: «Русский царь! Знай, если убийство совершат твои родственники, то ни один из твоей семьи, родных и детей не проживет дольше двух лет...» Это завещание больше походило на проклятие дому Романовых. Оно и сбылось.