Самый представительный отечественный фестиваль современного танца в этом году обошелся без сенсаций, невероятных открытий или чудовищных провалов. Технология «Цеха» разработана, продукция выпускается, и теперь осталось убедить широкую публику в том, что эта продукция ей жизненно (или хотя бы как-то) необходима. Пока что это удается не очень -- фестиваль продолжает работать для тусовки (оттанцевав свое, участники перемещаются со сцены в зал), и той публики, что обычно ходит в драматические или музыкальные театры, здесь не встретишь. Возможно, это даже радует артистов, занимающихся современным танцем, надо меньше тратить сил на то, чтобы быть понятыми, но это и очевидно ограничивает возможности развития их.

В программе есть радикальные художественные проекты, как «Ofelia-Офелия 4х4», сделанная Сашей Пепеляевым в новосибирском театре «Вампитер», где исчезла хрестоматийная шекспировская история, от нее остались лишь веночки, надеваемые и сбрасываемые персонажами, а весь спектакль превратился в насмешливые «вариации на тему» -- тему жертвенной женственности (в какой-то момент платье Офелии оказывается на одном из мужиков), тему «шекспировской проблемы» (на экране то стратфордский гений, то какая-то схема человечка, вроде петроглифа), но есть и творения почти детские. Инфантилизм буквальный -- в моноспектакле «Вчера захотелось исчезнуть» Татьяна Гордеева закрывает лицо рукой как ребенок («Я не вижу никого, значит, я спряталась»), в уфимском проекте «Своими ногами» (там девушки тетешкают плюшевых медведей) и инфантилизм социальный -- все возникающие и всплывающие, не заканчивающиеся воспоминания Ольги Поны о советской эпохе в глубинке, о вечной этой дискотеке и душераздирающей песенке «про зайцев», где самое большое развлечение молодежи оказывается катанием на таратайках -- тех, на которых ездят нищие инвалиды.

Радует, что российские театры современного танца становятся все более и более технически продвинутыми -- в каждом третьем спектакле появляются видеопроекции. Но техника до сих пор все еще и сама предмет рефлексии, обращение к ней всегда еще символ какого-то другого мира. В проекте екатеринбурженки Ольги Цветковой три женщины и мужчина, сидящие за столом, обретают экранных двойников, впрочем, они вполне к этому готовы: бокалы у них уже плоские, нереальные. А в моноспектакле москвички Ольги Духовной «Не верь моряку» на экране возникают лица, поцелуи, беременная женщина с ребенком в животе -- мечтательная проекция реальности, в которой был лишь грубый секс (танцовщица, изображая невидимого партнера, сама хищно лапала себя за задницу и запускала руку себе в трусы). Наиболее свободной от этой рефлексии, одной из самых искусных (и самых неаппетитных работ) стал ролик в спектакле «Подарок невесты», сделанном москвичами Дарьей Бузовкиной и Тарасом Бурнашевым: наманикюренные женские пальчики тычут и надрезают ножом волосатый торс мужчины, затем достают из него весьма реалистические бифштексы. Отбивают, жарят и делают сандвич с зеленью и двумя кусками черного хлеба.

«Свои люди» реагировали на представления очень по-доброму, смотрели внимательно и серьезно, не раздражаясь на получасовые задержки представлений. Их легко было рассмешить -- так, овации удостоился фрагмент выступления петербургского «Игуан-танц-театра», в спектакле которого «Перемещенные лица» мужчина пытался изнасиловать торшер (он был такой большой, в виде сосуда, обтянутый бумагой из ИКЕА). А самым понятным широкой публике, пожалуй, стал дуэт из Калининграда «Верхотура и Толока». В спектакле «Брат-сестра» танцовщик отрывался во вполне эстрадном танце под звуки русской народной песни -- к неудовольствию певицы, заявляющей, что это «не танец, а шизофрения». Но все-таки «брат-сестра», и взаимопонимание возникло, и к финалу сестра затанцевала, а брат запел. Возникнет ли такое взаимопонимание у современного танца с более широкой аудиторией, удастся ли артистам уговорить публику плясать под их дудку, видимо, будет ясно в будущие года.