«Это был прежде всего человек, что называется, на все руки. За что ни брался Даль, все ему удавалось усвоить» -- так вспоминал о своем старшем товарище по Дерптскому университету великий хирург Николай Пирогов. Владимир Иванович Даль был даровитым медиком, сознательно избравшим эту стезю (в Дерпт он отправился двадцатипятилетним -- прежде окончив Морской кадетский корпус и послужив на флоте), решительным офицером, превосходным чиновником (в 1840-х годах он был «правой рукой» министра внутренних дел Льва Перовского), автором учебников зоологии и ботаники, весьма популярным литератором, удостоившимся многочисленных комплиментов Белинского и похвалы Гоголя. Широка была не только сфера Далевых увлечений (от токарного дела до спиритизма), но и сфера его творческих контактов. Даля охотно печатали враждующие меж собой издания, его почитали «своим» (или «почти своим») и в стане Белинского («Петербургский дворник» появился на страницах «Физиологии Петербурга», программного альманаха «натуральной школы»), и в кругу Булгарина, и в пестром сообществе московских литераторов. Даль умел находить общий язык с высокопоставленными чиновниками (порукой тому его в целом удачная карьера) и простолюдинами (иначе не было бы у нас ни великого словаря, ни «Пословиц русского народа», ни многочисленных повестей и очерков, в изрядной части восходящих к «историям» бывалых собеседников сочинителя).

При этом жизнь Даля никак не назовешь бесконфликтной. Первая же его книжка -- «Русские сказки из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту народному приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским» (1832; многолетний псевдоним избран по месту рождения -- малороссийской Лугани) -- была изъята из продажи волей III отделения. В сказках, доступных «для купцов, для солдат и прислуги» обнаружились «насмешки над правительством, жалобы на горестное положение солдата и пр.» Цензурные неприятности случались и позднее, а в 1848 году (в Европе -- революция, в России -- истерика тупой «бдительности»), после публикации рассказа «Ворожейка», уличенного в «намеке на обычное будто бы бездействие начальства», начальство принялось «действовать» -- министр выбранил своего ревностного сотрудника («...охота тебе писать что-нибудь, кроме бумаг по службе!») и поставил его перед выбором: «писать -- так не служить, служить -- так не писать». Не менее болезненным был конфликт Даля с прогрессивной общественностью, когда в 1856--1857 годах (эйфория благодетельной гласности и захлебного прожектерства) он -- автор многочисленных книг для народа! -- выступил противником «валового» обучения крестьян грамоте, что при отсутствии «умственного и нравственного образования

«Это был прежде всего человек, что называется, на все руки. За что ни брался Даль, все ему удавалось усвоить» -- так вспоминал о своем старшем товарище по Дерптскому университету великий хирург Николай Пирогов. Владимир Иванович Даль был даровитым медиком, сознательно избравшим эту стезю (в Дерпт он отправился двадцатипятилетним -- прежде окончив Морской кадетский корпус и послужив на флоте), решительным офицером, превосходным чиновником (в 1840-х годах он был «правой рукой» министра внутренних дел Льва Перовского), автором учебников зоологии и ботаники, весьма популярным литератором, удостоившимся многочисленных комплиментов Белинского и похвалы Гоголя. Широка была не только сфера Далевых увлечений (от токарного дела до спиритизма), но и сфера его творческих контактов. Даля охотно печатали враждующие меж собой издания, его почитали «своим» (или «почти своим») и в стане Белинского («Петербургский дворник» появился на страницах «Физиологии Петербурга», программного альманаха «натуральной школы»), и в кругу Булгарина, и в пестром сообществе московских литераторов. Даль умел находить общий язык с высокопоставленными чиновниками (порукой тому его в целом удачная карьера) и простолюдинами (иначе не было бы у нас ни великого словаря, ни «Пословиц русского народа», ни многочисленных повестей и очерков, в изрядной части восходящих к «историям» бывалых собеседников сочинителя).

При этом жизнь Даля никак не назовешь бесконфликтной. Первая же его книжка -- «Русские сказки из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту народному приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским» (1832; многолетний псевдоним избран по месту рождения -- малороссийской Лугани) -- была изъята из продажи волей III отделения. В сказках, доступных «для купцов, для солдат и прислуги» обнаружились «насмешки над правительством, жалобы на горестное положение солдата и пр.» Цензурные неприятности случались и позднее, а в 1848 году (в Европе -- революция, в России -- истерика тупой «бдительности»), после публикации рассказа «Ворожейка», уличенного в «намеке на обычное будто бы бездействие начальства», начальство принялось «действовать» -- министр выбранил своего ревностного сотрудника («...охота тебе писать что-нибудь, кроме бумаг по службе!») и поставил его перед выбором: «писать -- так не служить, служить -- так не писать». Не менее болезненным был конфликт Даля с прогрессивной общественностью, когда в 1856--1857 годах (эйфория благодетельной гласности и захлебного прожектерства) он -- автор многочисленных книг для народа! -- выступил противником «валового» обучения крестьян грамоте, что при отсутствии «умственного и нравственного образования