Дэмиен Хирст появился в Москве со своими работами как нельзя кстати. В 90-е он встряхнул весь мир искусства и, что важно, еще и мир людей, с искусством не связанных. Престижный Голдсмит-колледж стал известен как лучшее образовательное учреждение в сфере искусства после того, как его выпускник Хирст собрал группу соучеников-единомышленников и сделал проект под названием «Сенсация» в галерее Саатчи, причем название вполне соответствовало воздействию. Лондон после этой выставки получил статус артстолицы мира, а Дэмиен стал одним из самых популярных художников.

То, что выставка Хирста «Новая религия» доехала до Москвы, может, и вызовет меньше шума, чем то, что в рамках мирового турне к нам заехала старушка Мадонна. Но все-таки это событие в большей степени подтверждает, что Москва -- Третий Рим, а не какой-нибудь третий мир. Лондонский галерист Пол Столпер, Рут Эдисон из Британского совета, искусствовед Александр Боровский и Николай Палажченко, артдиректор культурного центра «Винзавод» вместе с московской галерей «Триумф» показали выставку честную до гениальной банальности. Она наглядно доказывает: «Религия -- опиум для народа» (совсем не лишнее сейчас заявление, ведь наркотиком нынче охотно злоупотребляют).

Хирст овеществил марксистский тезис. С самого начала своей карьеры он говорил о смерти. Одна из его известнейших работ -- акула, помещенная в аквариум с формалином, -- называлась «Невозможность смерти в представлении живущего». Вопреки названию работа скоропостижно скончалась, акула начала гнить, современное искусство оказалось ценностью невечной. Что и требовалось доказать. На этой выставке Хирст разоблачил остальные надежды человечества на бессмертие -- науку и религию.

Сделал он это просто -- проведя между ними параллель, вполне правомерную, ведь атеисты и верующие одинаково боятся умереть. А спасение от страха -- процесс не только психологический, но и химический. Облатка, которую дают на причастии, напомнила художнику парацетамол не только по форме, но и по сути. И то и другое избавляет от жара: первое -- от пыла предположительных адских сковородок, второе -- от температуры при ОРЗ. Дэмиен поместил увеличенный вариант таблетки на стол, изображающий алтарь, рядом с крестом, выложенным вместо драгоценных камней разноцветными таблетками. Тут же сердце, утыканное иглами шприцев (впрочем, неуязвимое, потому как тоже стальное), и сделанная из серебра копия реально существующего, купленного Хирстом на интернет-аукционе черепа ребенка с двойным рядом зубов. Молочные еще не выпали, а коренные уже выросли, и одновременность эта выглядит не менее страшно, чем параллель между религией и медициной.

Вокруг алтаря на стенах -- принты, новая религиозная фреска, весьма похожая на инструкцию по приему лекарств. Под фотографиями капсул и пузырьков -- названия эпизодов из библейской истории, измеренные в миллиграммах. Можно принять уже не на веру, а вполне физически, в лекарственной форме, немного непорочности святой девы в противозачаточных таблетках или расправиться с грехом содомским посредством дезинфектанта. Словить кайф от Вознесения посредством одноименных таблеток. Указаны также производители -- Иоанн, Матвей, Лука и другие.

Кроме божественных пилюль, на стенах висят бабочки, пришпиленные к бархатному фону в стеклянных ящиках. Насекомые здесь не случайно -- бабочка в христианской символике означала душу. А здесь махаоны с побитыми крыльями приколоты булавками и символизируют невозможность полета души. Весь этот цинизм никак не компенсирует «Слабая надежда вне страха смерти» -- Хирст сфотографировал летящего голубя. Как в анекдоте про человека, увидевшего объявление «Лечу от всех болезней»: «От всех болезней не улетишь». Особенно от болезненного оптимизма.

Есть у выставки Дэмиена Хирста антипод -- проект «Верю», который откроется 28 января на «Винзаводе». Ледяные подвалы для хранения вина теперь используют для дискуссий художники, уподобившись первым христианам в катакомбах. Пытаются влить современное искусство в старые мехи. И тут иронии по отношению к вере не найдешь. По мысли инициатора выставки художника Олега Кулика, который ранее активно проповедовал сожительство с животными, вера -- положительный вариант глобализации. Сожительствовать с людьми сложнее, чем с домашними питомцами, но хочешь не хочешь, а придется. И вера может сделать нас терпимей друг к другу -- это ведь коллективный проект, дающий возможность частного мнения: «Я так вижу».

Участникам выставки предложили всерьез задуматься о том, во что они верят и как они это видят. Выяснились вещи неожиданные. Дубосарский с Виноградовым, живописцы, блестяще-глянцево отразившие бредовые завихрения новейшей российской истории, вспомнили о реставраторском образовании. И взяли на реставрацию последнюю оставшуюся невосстановленной фреску из затопленного Горьковским водохранилищем храма, -- «Апокалипсис». Ее на выставке «Верю» и покажут, пошатнув веру поклонников творчества Виноградова и Дубосарского в их неувядающий критический взгляд на современность.

Андрей Монастырский при том, что верит, подвержен рефлексии. Его проект -- комната, по мере приближения к центру которой гаснет свет. Можно стремиться дойти до сути, но бывает и так, что благое намерение уводит от сути еще дальше. Художники могут попробовать себя в богословии, но станут ли от этого лучше их картины -- неизвестно. Как сказал на одном из обсуждений предстоящей выставки философ Олег Аронсон, если расценивать иконы как произведение искусства, то эстетический аспект аннулирует сакральный. Скорее всего эта теория действует и в противоположном направлении -- преувеличенная сакральность в искусстве должна убить эстетику.